Мама

За время нашего совместного с Вадиком проживания вещей у меня накопилось не так уж и много - всего пара платьев да юбок, две блузки, старенький свитер, и моё нижнее бельё, стиранное перестиранное. Всё, что я зарабатывала, я тратила на Вадика, чтобы он выглядел прилично, не ходил в одной рубашке, чтобы костюмы менял, чтобы и пальто и дублёнка у него были, ведь ему в солидном коллективе работать, а мне что - дети меня и такой любят.

Разбирая вещи, я достала из сумки свой старенький школьный фотоальбом. Едва открыв его, из него выпали старые открытки, среди которых была и открытка от мамы из Сочи:


«Викуся, доченька, здравствуй! У меня всё хорошо, я останусь здесь ещё ненадолго, но к началу учебного года обязательно вернусь! Ты слушайся воспитателей в пионерлагере, с директором я договорилась, он оставит тебя ещё на одну смену, а я ещё немного здесь поработаю. Сейчас как раз сезон, можно немного капусты срубить, чтобы нам хватило на год, до следующего сезона. На этом пока всё. Целую, твоя мама».

А это что? - открыла я тетрадь, исписанную детским почерком. - Да это же мой дневник, который я вела в детстве! - обрадовалась я и, устроившись поудобнее, углубилась в чтение. Воспоминания тех дней накрыли меня, и я перенеслась в далёкое прошлое.

* * *

Мама никогда не любила о себе рассказывать. Из тех коротких рассказов, которые мне запомнились, я только знаю, что она полная сирота. Выросла в приюте, потом детский дом, а после выпуска ей предоставили скромную комнатку в коммуналке на шесть семей. На работу устроиться тогда было очень сложно, и она перебивалась, в основном, случайными заработками. В привокзальном кафе, куда она по случаю устроилась работать уборщицей, мама мыла полы, убирала со столов, подрабатывала посудомойкой, но тех денег, что ей за это платили, едва хватало уплатить за квартиру и купить себе чего-нибудь покушать. Днём она подъедала в кафе, то, что оставалось после посетителей - иногда на столах оставались нетронутыми целые беляши, шашлыки или котлеты, а хлеба оставалось вообще - еж, не хочу, и мама забирала его с собой домой. Купит себе на ужин кефирчика да колбаски, - а хлеб уже есть.

На вокзале она познакомилась с так называемыми «брокерами», которые стояли на привокзальной площади дни напролёт и предлагали приезжим недорогое жильё. Эти «брокеры» и мамину комнатку предлагали, не за бесплатно, конечно, половину нужно было им отдать, но «свежая копейка» у мамы всё же появилась.

Помню, она рассказывала, что с первых заработанных денег купила себе, вошедшие тогда в моду нейлоновые колготки и пару трусов с кружевами. Но на «квартиросъёмщиках» много не заработаешь, их бывало не так уж и много, в лучшем случае два-три в неделю. В основном это были приезжие на рынок - заезжали на пару дней, чтобы что-нибудь продать, за день управлялись и уезжали, а после них нужно было всё выстирать и выгладить, чтобы следующие жильцы не жаловались. Пока комнату занимали приезжие, мама ночевала в кафе, в небольшом подсобном помещении. Переделав всю работу, она спала там, на небольшой кушеточке.

Так продолжалось несколько лет. Втянувшись в эту непростую привокзальную жизнь, мама завела себе много подруг и друзей. Несмотря на её скромную одежду, мама всегда выглядела очень эффектно. Работая официанткой, она разносила пиво и закуски, и часто получала за это неплохие чаевые. Потихоньку жизнь у неё стала налаживаться.

Однажды к маме обратился бригадир «брокеров» чтобы она приняла к себе на постой одного очень уважаемого человека. За жильё постоялец обещал хорошо заплатить, да и жить собирался не так как все - день-другой, а несколько недель, а может быть даже и целый месяц.

- А «уважаемый человек» это кто - учёный? - с детской наивностью спросила я у мамы. Когда-то я смотрела фильм об одном очень уважаемом учёном, с тех пор выражение «уважаемый человек» у меня ассоциировалось со словом «учёный».

- Ну, не совсем так, - подумав, ответила мама. - Он не то чтобы учёный, но ОЧЕНЬ уважаемый человек.

- А кем он работал, - тоже бригадиром? - не отставала я.

- Да, он работал бригадиром, вернее начальником всех бригадиров, в одном очень закрытом учреждении.

- На военном заводе?

- Ну, что-то типа военного завода.

- А чем он занимался?

- Ну… - задумалась мама, как бы мне подоходчивее объяснить профессию «уважаемого человека». - Он со своими товарищами выслеживал различных врагов нашей Социалистической Родины и отнимал у них похищенные у трудового народа деньги, драгоценности и важные Государственные документы.

- Он, наверно, был милиционер! - предположила я.

- Нет, не милиционер. Понимаешь, Вика, они были очень засекреченные люди, их даже в милиции не знали.

- Разведчики?

- Э-э-э… да! - подумав, ответила мама. - Только, скорее, контрразведчики!

Читать и писать я научилась рано. В детском саду, куда меня отдала мама, у нас была прекрасная воспитательница Лариса Петровна, очень красивая молодая женщина. Нехватку общения с мамой она мне восполняла с лихвой, я к ней была очень привязана, любила её и не отходила ни на шаг. Лариса Петровна тоже меня очень любила и уделяла мне внимания больше чем остальным детям. По вечерам я часто с ней оставалась, дожидаясь пока мама заберёт меня из садика. Детей уже всех давно забрали, а мы с ней сидели, ждали маму и читали книжки. Благодаря ей в школу я пошла уже подготовленным, свободно читающим ребёнком.

В начальных классах у меня была очень хорошая учительница, Надежда Петровна. Это была уже пожилая женщина, лет сорока. Всему чему она нас учила, я хватала прямо на лету, всегда слушала её с открытым ртом. Мне было всё интересно, даже интересно было просто слушать её. Речь Надежды Петровны сильно отличалась от маминой. Мама так никогда не разговаривала, у неё был совсем другой язык, язык привокзальных торговок и «брокеров».

Надежда Петровна жила недалеко от школы и после уроков часто приглашала меня к себе домой. У неё была огромная библиотека, с сотнями разных книг в красивых переплётах, каждую из которых мне хотелось, хотя бы потрогать и Надежда Петровна разрешала мне посидеть и почитать их. Иногда я засиживалась у неё за книгами до самой ночи, читала всё подряд, но больше всего мне нравились книги о войне, о наших пограничниках и разведчиках. Позже Надежда Петровна стала мне разрешать брать книги с собой домой. До пятого класса, пока она у нас была учительницей, я уже прочла почти всю её библиотеку. Из прочитанных книг, я имела неплохое представление о разведчиках, и когда мама сказала, что тот дядя тоже был разведчиком, я понимающе кивнула ей:

- Да, мама, я знаю какая опасная у разведчиков работа. А как звали того дядю? Или у него было только «кодовое имя»?



- Вот именно, «кодовое имя»! - улыбнулась мама. - Его все звали "Барсук".

- А почему Барсук? - удивлённо посмотрела я на маму.

- Не знаю, - пожала она плечами. - Может потому что на плече у него была татуировка симпатичной барсучьей мордочки.

- Ну, а что дальше было? - расспрашивала я её, сгорая от желания узнать как можно больше о таких «уважаемых людях», как контрразведчики.

- Ну, пожил он у меня недельки две, да и пошёл на очередное задание. Они собирались захватить вражеский броневик с очень важными документами, долго готовились к той операции и вот, как-то ночью, он ушёл на дело.

- А ты всё это время в кафе жила? - восхищённо посмотрела я на маму. - Ты сильная, я бы так не смогла!

- Почему в кафе? Я жила с ним в одной комнате, только за ширмочкой, - ответила мама и задумалась, вспоминая те дни, когда она прятала нашего разведчика, мужественно перенося все неудобства, ради благополучия и процветания нашей Родины.

- И что, - они захватили тот вражеский броневик?

- Да, доченька, захватили. И Родина его, как самого опытного контру, в смысле контрразведчика, забросила во вражеский тыл на целых пятнадцать лет. А он там так хорошо работал, что ему ещё десять лет добавили, чтобы он там, во вражеском тылу, как следует, внедрился. С тех пор от него, доченька, ни слуху, ни духу.

- Ну, это конечно! Разведчики бояться провалить своё задание, поэтому и не пишут никому писем. Но, хоть какая-то память у тебя о нём осталась, мама?

- Да, конечно! - рассмеялась мама. - Ещё и какая!

- А ты мне её покажешь, или это тоже большой секрет?

- Да какой там секрет! - нежно обняла меня мама. - Вон к зеркалу подойди и увидишь и память о нём, и его большой секрет.

Когда я узнала что мой папа разведчик и уже долгие годы живёт и работает в тылу врага, оторванный от Родины, я очень возгордилась своим происхождением. Если бы мои одноклассники об этом узнали, они бы умерли от зависти, но мама мне категорически, строго-настрого, запретила об этом кому-либо рассказывать.

- Доченька, у нас до сих пор дома хранятся кое-какие секретные документы, оставшиеся от твоего папы, и если враги об этом узнают, они придут и заберут всё, а папа просил сохранить их в целости и сохранности, пока не вернётся.

Но папа так и не вернулся. Может он и погиб там, в тылу врага. Я спрашивала маму, куда его хоть примерно забросили - в Азию, в Африку или в Америку, но она отвечала, что ничего об этом не знает, знает только, что там круглый год зима и очень холодно.

За теми документами к маме как-то пришли папины коллеги по работе, всё забрали и передали от него только небольшую весточку, в которой он писал, что у него всё хорошо и просил беречь сына. Папа даже не знал, кто у него родился, и мама передала ему во вражеский тыл шифровку, в которой писала, что у него родился не сын, а дочь, Вика. Уходя, папины коллеги оставили маме крупную денежную премию «За заслуги перед Родиной», для воспитания дочери известного разведчика. Вот как Родина ценит своих героев! На ту премию мы с мамой прожили пять лет, ни в чём себе не отказывая, а когда деньги у нас стали уже заканчиваться, мама стала ездить на юг, на сезонные работы по уборке урожая.

Ездила она, как правило, в Сочи, там тепло и урожаи каждый год очень хорошие. Собирала она обычно, или, как она говорила, рубила капусту. За капусту всегда хорошо платили, и заработанных за сезон денег нам хватало до следующего урожая. Сезонные работы маме шли на пользу. Ну, ещё бы, целыми днями на свежем воздухе! Она всегда возвращалась домой свежая и загорелая, выглядела просто красавицей! А какие у неё вещи стали появляться! Когда её не было дома, я частенько примеряла на себя её трусики, лифчики, колготки, блузочки и платья, и хотя они были большими на меня, я в них представляла себя взрослой и красивой, как мама. Когда колготки на ней протирались на заднем месте, я просила их не выбрасывать, а отдавать мне, отрезала от них «штанишки», вставляла резинку от трусов, обрамляла всё вокруг кружевами и у меня получались очень красивые чулки. Девчонки мне завидовали - ужас! Ни у кого тогда не было таких чулочков, как у меня.

Экономили мы с мамой буквально на всём. Заработанных на юге денег нам едва хватало до нового урожая. У меня платье от школьной формы всегда было короткое, я быстро вырастала из него и вечно ходила, светила своими дырявыми трусами да самодельными чулками, но мама меня всегда успокаивала: - «Потерпи доченька до следующего года, вот заработаю денег и купим мы тебе новое платье, а пока походи в стареньком. У тебя, доченька, золотые руки, трусики свои зашей, или возьми мои, старые, перешьёшь их на себя и ещё десять лет в них походишь!» Мальчишки со всей школы сбегались надо мной поржать, но я гордо проходила мимо них, делая вид, что так сейчас модно и очень эротично.

Когда мне исполнилось шестнадцать, мама хотела меня на лето с собой взять на сезонные полевые работы. Осталось только сдать экзамены и вперёд, в Сочи! Я никогда не видела моря, а капустные поля росли у самого моря, можно было и капусты нарубить и сбегать искупаться, но поехать нам, так и не было суждено.

Как-то ночью, когда мы спали, (а спали мы с мамой на одной узкой кровати, обнявши друг дружку), проснулись мы от того что нам в лицо ярко светил фонарик. Кто-то проник к нам в комнату, но кто это был, я так и не поняла, а дядька, светивший нам в лицо фонариком, сказал:

- Одевайся! Внизу тебя ждёт машина, с собой ничего не бери, на месте всё купите! А за Вику не беспокойся, за ней присмотрят!

Маму в ту ночь я видела последний раз в жизни. На прощанье она меня обняла, поцеловала и сказала: - «Доченька, ты уже взрослая, живи одна, а мне нужно ехать к нему, к твоему папе!»

- Так ты на север, туда, где всегда холодно?

- Нет, доченька, мы поедим с ним на юг, туда, где всегда тепло! Прощай, бева моя дорогая!

И я осталась одна. Да, одна, но я всегда чувствовала за своей спиной поддержку моих очень засекреченных родителей.

Когда мама ушла, я не спала до самого утра и с первыми лучами солнца вскочила с постели. На столе лежали цветы и толстый конверт. Я так обрадовалась, подумала, что это письмо от папы, но там оказались только деньги.

Этих денег, при той скромной жизни, к которой я привыкла, мне хватило бы на несколько лет, но конверты с деньгами появлялись на столе в моей комнате каждый месяц и суммы всегда были одинаковые. Я даже не успевала их тратить, как ни старалась. Я покупала себе самые дорогие вещи, стала ужинать в дорогих ресторанах, а денег становилось всё больше и больше, и я стала их просто складывать в старенький чемодан, оставшийся от мамы и жить, хоть и безбедно, но привычной для меня жизнью. Нужно было учиться, ведь у меня впереди выпускной класс, а после школы я собиралась поступать в институт.