Мария играла на живой свирели без рук, как ему нравилось, с большим удивлением ощущая, что напрочь забыла свою брезгливую нелюбовь к этой забаве и всё прочее городское жеманство. Там, за лесами-полями, в царстве многоэтажек, телефонной болтовни и вечернего баюна-телевизора, со своим мужем Русланом Карповичем она вступала в близость исключительно по своему настроению, никогда не допуская его инициативы в этом деликатном вопросе.

Но здесь, как в другом космосе, отец, ведающий обо всём, полностью властвовал над нею, вызывая восторг своими затеями, преисполненными то лирической нежности, то дикого хмельного бесстыдства. А Машино безграничное доверие к нему было, наверное, даже больше любви и восхищения. Общение с отцом — и обычное, и греховное, позволяло ей, как в нежной морской волне,

6. Необходимое авторское отступление.

У этой истории существует два завершения, дописанных, судя по всему, гораздо позднее основного текста, уже не каллиграфическим, а сбивчивым и местами едва разборчивым почерком, а предшествует им красноречивое заглавие: «Финал истории о пропавшей невесте».

За ним, наподобие эпиграфа, следует нелепая фраза: «Замерзая, он, чуя смертный час, завершал чудной, озорной рассказ». И почти несомненно, что Егор Свешников, судя по каракулям, запечатлевшим его дерзкий самоубийственный сарказм, пребывая в кокаиновом бреду и леденея в данном подвале страшной зимой 1919 года (а может быть, 1920 или 1921 — точнее определить невозможно), решил умышленно ввести в заблуждение того, кто обнаружит эти странные записи, дабы неизвестный читатель самостоятельно

4.Симбиоз науки и практики.

— Ну что, Лиза, ты готова стать женщиной? — Промямлил Корней Силантьевич, освобождаясь от подштанников и присаживаясь на край простыни. Ему вдруг подумалось, что его немолодая дряблая плоть может смутить девушку и тем испортить всё дело.

«Вдобавок и секундомер забыл на столе», — огорчился профессор, ощущая, что его половой орган уже стоит колом, готовый к любовному поединку. — «Ну и чёрт с ним, с секундомером, в конце концов, не всё в мире поддаётся измерению…»

— А ведь вы тоже боитесь, Корней Силантьич… — тихо пролепетала Лизонька и добавила, признаваясь: — И я совсем оробела, зажмурилась и лежу, как древняя мумия… Вы хоть скажите: как мне себя вести, что нужно делать, вы ведь всё же профессор гинекологии…

— Если будет больно, — крич

Вот причудливый рассказ некоего Егора Свешникова, начало которого датировано 1912 годом, изложенный на пожелтевших листах ветхой тетради, найденной в подвале старого дома.

1.Средь шумного бала.

Бал, данный моим дядей по матери Аристархом Матвеевичем по случаю своего 60-летнего юбилея, звенел музыкой, блистал бриллиантами и струился шампанским. Оркестр в золотых камзолах музицировал вдохновенно, хмельные пары вальсировали в центре зала, под ярчайшим свечением люстр богемского хрусталя. Но посреди всего этого великолепия меня начало беспокоить, что моя Лизонька, отлучившаяся в дамскую комнату, не возвращалась уже более получаса. Зато там и здесь, развлекая гостей, появлялся дядя, сверкая орденами на стареньком генеральском мундире, и я решил спросить у него, не встречал ли он м

— Товарищ генерал, тут вот Мехлис распинался, чтобы мы сдали пистолеты «Браунинг» с разрывными пулями на склады, мол это гнусное оружие мерзких фашистов. И что ему ответить? — это самый юный из казаков.

— Очень просто, Семён, — я знал всех своих охранников по имени. А что, мы за это время стали друг другу почти родными — столько пережито! Говори громко, мол, конечно, дорогой товарищ Мехлис. Но имейте сами в виду, что он полный придурок в военном деле и, поэтому, сделайте всё точно наоборот. И вот тогда всё будет правильно, понял, дорогой Семён.

— Так точно, товарищ генерал. И Вы сами говорили, что когда-нибудь этими отравленными пулями мы фашистов накормим до отвала, — все охранники заржали.

И точно — устами младенца глаголет истина, как говорится. Буквально на следующ