Едва лишь ощутив мягкий толчок о бампер своего автомобиля, Анна почти сразу же заподозрила, что произошло что-то не то. Неприятное нечто произошло. Что именно — она ещё и осознать не успела, а изящная ступня, повинуясь не подточенным даже сонливостью и градусами принятого накануне алкоголя рефлексам, уже вдавливала педаль тормоза.

Анна Красинская, обладательница волос дивного золотисто-рыжего цвета и перспективная молодая журналистка газеты In, возвращалась домой после затянувшейся глубоко за полночь вечеринки полупрофессионального характера.

Праздновался юбилей издания, вот уже на протяжении пяти лет чётко снабжающего фэнов кино и музыки самыми свежими данными. Издание сие фокусировалось в первую очередь на молодёжи, поэтому данные зачастую сводились к публикации нескольких абзацев скупого текста о похождениях какой-нибудь поп-звезды и фотоизображения этой же звезды на всю страницу в полуобнажённом виде.

Что, собственно, и требовалось целевой аудитории.

Сама же Анна Красинская вела колонку ответов на вопросы лично-кулуарного характера, преимущественно исходившие от подростков, как наиболее проникнутых верой в авторитет печатного издания и наиболее заворожённых светловолосой мордашкой Красинской, фотография которой традиционно украшала каждый выпуск колонки.

Иногда ей вместо писем с вопросами присылали открытки к Восьмому Марта, пару раз — признания романтического характера. Коллеги иногда опасались, шутя, как бы её стремительно растущая популярность не помогла ей стать жертвой какого-нибудь маньяка.

Празднование, как было сказано выше, изрядно затянулось.

Будь Анна собрана и трезва, она никогда бы не допустила той ошибки, которую совершила, вздумав выключить фары и проехаться по собственному району в почти полной темноте, нарушаемой одним лишь только лунным светом и бликами редких уличных фонарей.

Но было уже поздно, пешеходов на улицах в принципе не могло быть, широкая дорога впереди просматривалась в лунном свете на многие сотни метров вперёд, а жила Красинская в столь далёком от центра провинциальном районе, что вероятность встречи с затаившимися в засаде гаишниками приближалась к астрономически малой величине. Потому она поддалась бесшабашной алкогольной эйфории и отбросила все водительские правила, вколачиваемые на уровень рефлексов каждому начинающему автомобилисту на соответствующих курсах, выключив фары вместе с внутренним освещением и приготовившись наслаждаться движением своего стального коня сквозь серебристую паутину отблесков Луны и фонарей в чуть влажном после недавнего дождя асфальте.

Не включив фары даже после того, как широкая дорога впереди кончилась и пришлось сделать поворот.

Всё равно глаза её уже давно успели окончательно привыкнуть к темноте и всё вокруг было видно не хуже, чем днём.

За поворотом — новый поворот.

Ещё один.

Красинская постепенно расслабилась и мыслями своими вернулась к юбилейной вечеринке, к наиболее пикантным и сладким её моментам.

Как одна из более-менее эффектных редакционных девушек, она не раз собирала на себе лучи или даже целые снопы внимания со стороны сотрудников противоположного пола. Её это, впрочем, больше забавляло, чем возбуждало.

Вообще почему-то отношения Анны с кем-либо — при всей её внутренней раскрепощённости и будто бы даже раскованности, каковую она не раз демонстрировала юным неокрепшим читателям своей колонки при ответах на их глубоко личные вопросы, — редко заходили далеко.

Трудно сказать почему.

Флирт был приятен и мил, создавая немало сладких для мысленного возвращения туда моментов. Анне нравилось весёлое щебетание, остроумная пикировка, взаимное поддевание, в котором стороны равны — или даже она сама чуть-чуть равнее.

Но при попытке перевода общения к более глубоким фазам происходила слишком уж быстрая смена ролей с одновременным падением приоритета остроумия, что слегка сбивало Анну с толку.

Иногда.

Может быть, в действительности она не была столь уж раскрепощена, как ей нравилось о себе думать?

Кто знает.

Задумавшись, Анна повернула руль, почти без сбавления скорости минуя очередной поворот, и...

Негромкое «тюк».

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Неловко повернув ручку дверцы, Красинская выбралась из автомобиля и сделала несколько шагов вперёд к бамперу.

Фары она по-прежнему не включала — просто не сообразила в первый момент, да и что уж теперь? — но сейчас, когда переднее стекло, расстояние и сам бампер не мешали обзору, ночное зрение позволяло ей прекрасно рассмотреть в лунном свете лежащую кулем перед колёсами автомобиля фигуру.

Тинейджер.

Хотя нет, чуть старше. Лет восемнадцать.

Всё равно.

Недоросль.

Столь циничной характеристикой в уме Анны он в первую очередь был обязан её нынешнему роду занятий, ведению колонки вопросов и ответов для подростков, по ходу которого ей чрезмерно часто приходилось сталкиваться с весьма специфическими извивами их помышлений. Впрочем, она тут же одёрнула себя — не время для мысленных измывательств над парнем, которого, между прочим, она сама сбила, — и попыталась присмотреться получше к лежащему перед бампером телу на предмет оценки его внешних и внутренних повреждений.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Как тебя зовут?

— Стас.

Худощавый, нескладный подросток — а подросток ли? возраст его оставался неопределённым, в глубине себя Анна вообще не была уверена, как некоторые возрастные категории следует называть, — чуть поморщился, прижав ладонь к затылку.

Обведя взглядом интерьер.

— Вы... здесь живёте?

Анна неслышно вздохнула.

— Да, это моё скромное логово, — с улыбкой подтвердила она. — Надо же было привезти тебя куда-то, чтобы получше осмотреть и привести в порядок раны, а места твоего жительства я не знала.

Парень неуверенно провёл пальцами по ушибу.

— Можно было вызвать «Скорую», — отстранённым голосом, словно сам не до конца понимая смысл своих слов, произнёс он.

Анна с невинным видом пожала плечами. «Скорую», конечно, вызвать было можно, но повреждения парня на первый взгляд казались невеликими, а по выяснении всех обстоятельств у неё наверняка отобрали бы водительские права.

— Мне показалось, что я как бы в долгу перед тобой, — призналась она. — Слушай, а как так вышло, что ты ухитрился получить удар по голове и вообще не услышал моего приближения? Фары были выключены, но ведь мотор-то ревел.

Парень покраснел.

— Я... фантазировал.

— Что? — не поняла Красинская.

Парень покраснел ещё гуще.

— Темнота, — отрывисто произнёс он. — Ночь. Луна. — Поняв, что это ничего не проясняет, он хрипло добавил: — Мне нравится представлять себе, как нити лунного света, протянутые в черноте, сплетаются в единую серебристую паутину. Видя себя в её центре, я воображаю себя пауком, хитроумным ткачом, плетущим её узоры — или выхватывающим из хаоса бликов те или иные на диво симметричные кружева.

Пытаясь перехватить взгляд Анны, явно с целью угадать, не смеётся ли она над ним и не смотрит ли как на психа, он уточнил:

— В такие моменты я как бы отрешаюсь от всего сущего и вижу мир лишь как мерцающую вокруг паутину. Разместив себя в одной из фокальных точек паутины, я сажусь на корточки или скрещиваю ноги, чтобы не отвлекаться на неудобную позу, после чего ухожу в создаваемый своими мыслями мир.

Анна встряхнула своей светлой золотисто-рыжей гривой:

— Красиво. — Её действительно слегка заворожили эти красочные обороты. Упоминание же серебристой паутины и вовсе заставило вспомнить о порыве того бесшабашного настроения, что побудило её выключить фары. — Жаль только, что твоя фокальная точка оказалась прямо посреди дороги.

Едкий тон последней реплики она тут же попыталась разбавить мягкой улыбкой.

Парень — как он назвался? Стас? — виновато посмотрел на неё.

— Я не обратил внимания на звук. Я бы заметил изменившееся освещение, но звуки проезжающих автомобилей довольно часто слышны где-то рядом, и я...

Он неловко замолк, опустив взгляд в диванные подушки.

— Простите меня.

— Чего уж там, — улыбнулась Анна. Хотя первоначально она кривила душой при словах об ощущении долга перед ним, в глубине себя всё же считая виноватым по большей части именно этого парня, теперь ей стало его немного жалко. — Скажи, а ты не пробовал когда-нибудь сочинять наброски статей по заказу издательств, или там, стихи? У тебя неплохо получается обращаться со словами.

Стас посмотрел на неё. Внимательно так посмотрел, на миг даже Анне показалось, что он её узнаёт, но это ощущение тут же исчезло.

— Нет. Я иногда пишу рассказы, фантастические рассказы. А вы?

— Давай лучше на «ты», — с улыбкой Анна непроизвольно пригладила волосы.

Парень не отводил от неё заворожённого взгляда.

— Хорошо. Так...?

— Я журналистка.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Вопросы, заданные парнем о профессии Анны, казались искренними и заинтересованными. Он, кажется, всерьёз был удивлён тем фактом, что общается с журналисткой. Неожиданно для себя увлёкшись разговором, Красинская даже посвятила Стаса в пару сугубо кулуарных редакционных историй и объяснила происхождение пары постеров на стенке комнаты, один из которых — увековечивший поддельное изображение обнажённой Джиллиан Андерсон — никак нельзя было ожидать увидеть в жилище девушки с традиционной ориентацией.

Стас в ответ наскоро пересказал ей содержание пары своих фантастических рассказов, хотя и с выражением смущения на лице. По его словам, он терпеть не мог пересказывать свои же собственные рассказы, но был ли у него шанс устоять перед обаянием рыжеволосой собеседницы?

После этого разговор перешёл на темы:

— литературы;

— политики;

— поэзии;

— науки;

— паранормальных явлений.

По итогам этого разговора — и последующих разговоров — Красинская стала склоняться к мнению, что сосед ей достался неплохой и интересный.

Вопреки штампам насчёт подростков, не слишком озабоченный сексуально — хотя отлично видящий, что перед ним миловидная девушка, и по всем признакам пылко реагирующий на это, но в то же время удерживающий себя в рамках галантности, этикета и восхищённо-преклонённого отношения к собеседнице. Допрашивая Красинскую о её внутреннем мире, он вынудил её поневоле извлечь из себя такие глубины, о существовании коих в себе она прежде и не подозревала.

С ним она чувствовала себя свободно.

Может быть, именно ввиду дистанции, которая явным образом существовала и которую никто даже намёком не тщился пересечь. Простой товарищеский трёп — безо всяких лирических или скользких подтекстов — может быть, именно этого ей и недоставало?

Так или иначе, соседство это было ненадолго.

Первоначально Красинская вообще планировала отвезти Стаса к нему домой в те же сутки, но выяснилось, что последствия лёгкого сотрясения мозга, имевшего место при столкновении с бампером автомобиля, ещё дают о себе знать.

Головокружение, охватывавшее Стаса при малейшей попытке встать, ещё позволяло ему кое-как с черепашьей скоростью передвигаться от дивана до туалета, но путешествие домой, даже на автомобиле, представляло определённую угрозу. Вызвать врача? Стас с затравленным видом настаивал на том, чтобы ни в коем случае не делать этого, опасаясь попадания информации о произошедшем к своим родителям.

Родители Стаса, по его словам, пребывали нынче в отпуске недельной длительности — чем, по всей вероятности, и объяснялись непозволительно неурочные прогулки их чада.

Где-то на второй день пребывания в жилище у гостеприимной журналистки, по ходу коего он помогал ей оттачивать скиллы дружелюбной пикировки и пару раз даже исправил редкие орфографические ошибки в черновиках её статей, парень вдруг простонал что-то сквозь зубы, приложив ладонь к затылку.

— Что? — забеспокоилась Анна. — Болит?..

Стас покачал головой.

— Слушай, я только что вспомнил... наверное, из-за ушиба сразу вспомнить не смог. Когда я выходил из дома, то оставил компьютер включённым, думая, что выхожу на пару часов.

— И что? — не совсем поняла Красинская. — Многие современные компьютеры расчитаны на непрерывную работу сутками. Монитор же через некоторое время перейдёт в режим отдыха.

— Дело не в этом. — В глазах парня стояла паника. — Это не такой компьютер, это... в общем, его надо выключить раньше, чем приедут родители.

— А когда они приезжают?

— В понедельник. Но мало ли, вдруг им разонравится круиз.

Он умоляюще посмотрел на Красинскую.

— Ты не могла бы приехать? Дом номер семь, квартира десять. Улицу ты знаешь.

Он подпёр подбородок ладонями и попытался состроить жалобные глаза кота из «Шрека».

— Please.

Анна не сдержала улыбки.

— Что уж делать с тобой.

С немой благодарностью в глазах он кинул ей ключи.

— Просто выключи, и всё. Лучше... выдерни шнур из розетки. Нет надобности с ним возиться. Просто выдерни шнур.

Всё с той же улыбкой на губах, едва заметно покачивая головой, журналистка Анна Красинская покинула комнату.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Замок поддался не сразу.

Красинской понадобилось время, чтобы сообразить, что проворачивать ключ надо не в ту сторону, в которую обычно. Вероятно, уловка, предназначенная против наивных взломщиков? Хоть сейчас статью о надёжных способах защиты от квартирных краж пиши.

Проникнув внутрь, она осмотрелась.

Так.

Коридор, кухня, первая комната, вторая... Откуда у нас там идёт еле слышное гудение?

Подойдя к компьютеру, от которого и исходил помянутый звук, она не удержалась и чуть пошевелила мышью. Стоит ли выдёргивать шнур питания компьютера, если можно его просто выключить?

Мгла на экране рассеялась.

Недовольно фыркнув в адрес своего нынешнего соседа по квартире — он даже не удосужился поставить пароль — из извечного женского и отчасти профессионального любопытства Красинская заинтересовалась происходящим на экране.

Что тут у нас?

Ряд свёрнутых приложений, над которыми, видимо, работал хозяин компьютера перед отлучкой. Что среди приложений? Приостановленный музыкальный проигрыватель. Простенькая компьютерная игра со складыванием цветных шариков в линии. Некий текстовый файл.

Туда Анна тоже кинула любопытный взгляд, обещая себе тут же убрать его, если это будет что-то совсем личное.

«Представь себе, — Алиса прижалась к нему теснее, — что леди Дженни, оставаясь наедине с собою, сбрасывает маску неземного возвышенного существа, старательно созданную ею по заветам её учителей, и проскальзывает рукой под подол собственного платья. О нет, я не говорю, что это так, она может быть воистину чистым возвышенным существом, я просто прошу — представь себе это, как если бы это было так».

Красинская недоумённо моргнула.

Что это за смесь великосветского литературного и низкопробной похабщины?

Прокрутив ползунок файла несколько раз от начала к концу и от конца к началу, она начала понимать. По всей видимости, содержание этого текстового файла представляло собою набор эротических рассказов. Или порнорассказов — тут Анна, даром что разбирающийся в стилях журналист, затруднялась сказать чётко. С одной стороны, в большинстве рассказов практически отсутствовала романтическая составляющая и затрагиваемое там явно относилось к разряду извращений, с другой стороны — описываемые извраты выглядели несколько школьными и автор в большинстве случаев дистанцировался от сколь-либо глубокого описания физиологизмов.

Понятно, почему Стасу так не хотелось, чтобы родители застали его компьютер включённым.

Тексты, которыми был наполнен этот пухлый файл, отличались разной стилистикой, хотя и явно принадлежа одному автору. Вероятно, они создавались им на протяжении многих лет, параллельно происходящей шлифовке литературного стиля.

Тексты в начале файла были вообще неудобочитаемыми.

«Сибилл, оставшись наконец в одиночестве, изнемождённо рухнула в кресло. Жар, начавший снедать её ещё во время разговора с новоявленным свёкром и его партнёром по операциям, искал себе выхода, рождая в мозгу горячительные, умопомрачительные видения.

Она сама не заметила, как ладонь её поползла к поясу брюк, мимо кобуры бластера, ниже к внутренней стороне бёдер...

«Опомнись, что ты делаешь? — твердила она себе. — Ты же не девчонка, спешно забивающаяся в подъезд ради разрядки жара, ты же агентесса могущественной спецслужбы».

Она тихо застонала».

Новое открытие в русском языке: слово «изнемождённо».

Что за Сибилл? Персонаж какого-нибудь научно- или ненаучно-фантастического произведения, вероятно.

Из чистого любопытства и с лёгкой скукой — по крайней мере, пытаясь себя убедить, что больше ничего не чувствует, — Красинская прокрутила ещё несколько раз ползунок вверх и вниз.

«Света окончательно утеряла контроль над собой.

Как будто не осознавая уже, что она стоит посреди Дворца Бракосочетаний прямо перед стойкой регистратора, что из одежды на ней осталась лишь разве фата и что её ныне пожирают взглядом около пяти десятков человек, включая родственников и знакомых, с похожим на предсмертный выдох стоном она протолкнула средний и указательный пальцы почти до упора в кожистые складочки налитого кровью клитора...

Сдавила.

Из уст Светы вновь вырвался сумасшедший, больше похожий на животный, чем на что-то человеческое, стон...»

Анна с удивлением обнаружила, что покраснела. «Чёрт. Ну и озабоченность у парня».

Она уже была почти уверена в том, кому принадлежат читаемые ею здесь тексты.

Немного смутившись и попытавшись вернуть ползунок вверх в самое начало файла, она вдруг обнаружила среди первых и ещё относительно примитивных текстов нечто знакомое.

Собственные имя и фамилию.

«Будучи одета лишь в пушистый серый свитер на нагой торс, короткую чёрную юбку и блестящие полупрозрачные колготки, Анна Красинская была весьма привлекательна.

Глядя на меня с полуулыбкой — мы познакомились лишь пару минут назад в круглосуточном пищезаправочном заведении со странным итальянским названием — она провела рукой по колену, словно полируя и без того блестящую ткань колгот. Переложила ногу на ногу, приковав к ним моё и так пристальное внимание, после чего улыбнулась ещё шире.

Кадык мой невольно дёрнулся.

Не отводя от меня взгляда, она закусила губу. Затем выпрямила ранее полусогнутое верхнее колено и вытянула ногу во всю длину, позволив мне полюбоваться игрой света на сетчатой материи. Краешек её и без того короткой юбки при этом обнажил ногу чуть выше, побудив меня вновь сглотнуть слюну.

Ступня Красинской меж тем мягко легла на мои брюки в сакраментальном районе ширинки и чуть-чуть надавила носком.

Я заалел, хотя в пищезаправочном заведении благодаря позднему времени суток мы были одни и никто не мог нас увидеть.

Каблучок Анны щекотнул меня.



Опустив ножку на пол, откинув плечи и голову назад и даже приняв как будто на мгновение серьёзно-печальный вид, Красинская провела ладонью по пушистой ткани своего серого свитера, словно бы приглаживая его, а на деле заставляя более чётко очертить контуры не скрываемого никакими лифами бюста.

Я чуть не задохнулся.

Пытаясь отвести взгляд от очертаний её груди, я упирался взглядом в её безумные, великолепные, сводящие с ума колени. Пытаясь же отвести взгляд от чуть-чуть раздвинутых ею коленей, вновь упирался взглядом в её пушистый свитер и ловил краем глаза её насмешливо-печальную улыбку.

Я хотел её, как сумасшедший.

Красинская приоткрыла губы. Тонкий, как шлеер, язычок пробежал между ними.

Проведя рукой ещё раз по свитеру, она прижала ладонь плотно-плотно к серой ткани и даже слегка пощекотала себя через неё подушечкой большого пальца...»

Читая сей шедевр гормонального творчества, Анна Красинская и в самом деле чуть приоткрыла губы.

Правда, не для пробега язычка.

Ознакомившись до конца с текстом — примитивным, безыскусным, явно написанным ещё до формирования у автора определённой стилистики и рассчитанным на то, чтобы путём подбора нехитрых словооборотов-ключей довести самого автора в минимальный срок до кульминационной точки, — Красинская была пунцовой как старый советский флаг.

Правда, она сама по большому счёту не понимала, что заставляет её так реагировать.

Так она себе говорила.

«Чему ты удивляешься? Тинейджер есть тинейджер. Одно на уме», — так резонировала внутри неё скептично-спокойная часть её «я».

Тем не менее Анна в целом не была спокойной, садясь за руль автомобиля и возвращаясь обратно.

Другая часть её ощущала себя преданной.

«Притворялся, будто не узнаёт».

«С журналисткой, видите ли, удивлён он общаться».

Анна вновь залилась краской, искромётно припомнив одну из своих недавних опрометчивых откровенностей в разговоре на личные и почти что лирические темы.

«Строил из себя всепонимающего психолога и чуть ли не бескорыстного вечного друга. А сам, значит, без ума от «безупречной формы коленей» и «темноватого оттенка сосков»? Ловил, небось, каждое движение объекта своих эротических фантазий, каждый сантиметр открытой взгляду кожи, не веря подобному счастью, может быть, ещё и подглядывал за мною в ванной, даром что с сотрясением мозга? Надо ещё разобраться, кстати, что у него за сотрясение».

«Романтик-фантазёр серебряно-лунных паутин ночного света. Неизвестно ещё, о чём он там фантазировал, когда получил бампером по пустой голове».

В общем, Анна кипела.

Как часто бывает, за время вынужденной паузы в связи с поездкой через район к дому жажда мести чуть подостыла и из пламенной превратилась в холодную.

Став от этого, как также часто бывает, ещё изощрённей.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Пряный посол удался? — подперев подбородок руками, журналистка смотрела на него. Во взгляде этом, помимо заботы, сквозило нечто, чему определения Стас дать не мог.

— Вполне, — признал Стас. — У тебя золотые пальцы.

Почему-то при произнесении последней реплики он чуть покраснел, а Анна Красинская гибко вытянулась вперёд, наклоняясь за освобождённой от яичницы тарелкой. Сейчас на ней было нечто наподобие светлой обтягивающей футболки с глубочайшим декольтированным вырезом.

Стас не мог отвести взгляд.

Просто не мог.

— Тебе, наверное, хочется пить? — предположила Красинская, невинно хлопая своими мягко сияющими глазами и словно бы не замечая ничего. — Жажда после острого обычно так сильна.

Не дожидаясь ответа — Стас был просто парализован — она грациозно распрямилась и развернулась по направлению к двери. Почти поплыла, подобно кораблю, чуть покачивающему кормой, от которой Стас также не мог отвести зачарованный взгляд. Тарелка в её руках совершила при этом неловкий наклон и вилка соскользнула вниз на пол.

— Как я неуклюжа. — Голос Красинской можно было класть в чай вместо сахара.

Она вновь изогнулась, наклоняясь за вилкой, при этом и без того коротенькая её юбочка задралась так, что Стас воочию увидел начало блестящих колготок и даже успел обнаружить взглядом отсутствие нижнего белья.

Он сглотнул слюну.

Со вчерашнего или позавчерашнего дня, пожалуй, журналистка вела себя в некоторой мере необычно. Поведение её казалось неестественным и даже где-то издевательским, хотя, с другой стороны, Стас не имел бы ничего против, веди она себя так всегда.

Если б она ещё не караулила каждое его пробуждение. Пробуждение? — что там? — ссылаясь на какую-то якобы прочитанную ею в Интернете книгу о сотрясениях мозга, она теперь даже в туалете запрещает ему засиживаться подолгу.

— Спрайт. Напиток для чемпионов.

Объявившись на пороге комнаты с высоким наполненным до краёв стеклянным бокалом, Красинская сделала шаг вперёд — как-то вдруг чересчур неожиданно пошатнувшись — и где-то чуть ли не четверть прозрачного напитка выплеснулась спереди на её светлую обтягивающую футболку.

Со вполне ожидаемым результатом в виде лёгкой просвечиваемости ткани.

Словно бы по-прежнему не замечая ничего, Красинская с загадочно-задумчивой улыбкой вытянула руку с бокалом вперёд — Стас, весь полыхая как маков цвет, не глядя вытянул собственные пальцы навстречу. Бокал, что естественно, вновь колыхнулся и расплескал чуть ли не половину оставшейся жидкости на одеяло.

— Что это со мной сегодня. — Голос Красинской, впрочем, был лишён вопросительных интонаций; он будто бы не спрашивал, а сладко утверждал.

Протянув руку вперёд к стремительно впитывающейся лужице на укрывающем Стаса одеяле, она сделала несколько мягких и словно бы вытирающих движений ладонью.

Рот Стаса приоткрылся.

Он еле удержал бокал.

Ещё немного — и он бы не выдержал, хотя трудно сказать, что бы произошло тогда. Но движения её ласковой руки ограничились лишь парой беглых пируэтов в запретной области, пусть и подведя Стаса почти вплотную к роковой грани.

— Ты не поможешь мне снова с правкой статей? — весело спросила она его, почему-то пряча нижнюю часть лица в ладонях.

Будто изо всех сил стараясь не рассмеяться.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

...Они сидят рядом, глядя на один монитор и касаясь друг друга коленями под столом, причём колено Анны Красинской периодически чуть-чуть потирается о его...

...Её рука опускается на его колено.

— Скажи. Ведь «парашют» пишется через «у», да? — спрашивает она, хитро блестя глазами.

Стас напрягается. Если её рука поползёт выше...

— Да, конечно. — Он плохо понимает, что говорит.

...Ну пожалуйста...

Блеск в глазах Красинской становится почти издевательским.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~


— Не подглядывай.

...Шум воды в ванной. Дверь приоткрыта. Как тут не подползти осторожно, пусть и с головокружением, и не заглянуть в щёлочку?..

Занавеска.

...Проклятая пластиковая занавеска, которая хоть и полупрозрачна, но через неё не рассмотреть деталей.

Смазанный силуэт обнажённого тела Анны...

...ладонь, явно движущаяся сверху вниз от ложбинки к животу.

...тихий приглушенный стон...

Стас пошатывается, чуть не теряя контроль над собой от одного этого звука. Кажется, ещё несколько секунд...

...и он бы успел достичь Пика Мироздания самостоятельно.

Но журналистка мгновенно выключает воду. Чересчур быстро. Так быстро обычно не принимают душ — даже если бы Стас не тратил времени на подглядывание, вряд ли б он что-нибудь успел. Время остаётся лишь на то, чтобы метнуться к кровати и сделать вид, что даже не думал подглядывать.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~


Красинская была коварна.

Просчитано было практически всё, включая даже такую мелочь, как острый пищевой рацион. Проблема, на второй взгляд Анны, заключалась не столько в том, чтобы согнуть, сколько в том, чтобы не перегнуть, — но и с этой частью проблемы она пока что вполне успешно справлялась.

Пока она сама не в полной мере представляла себе, к чему ведёт её изощрённая месть. План-минимум состоял в том, чтобы, не предоставляя этому юному графоману-порнографу ни малейшей возможности для разрядки, довести его до такого состояния, чтобы, прибыв домой, он был вынужден сразу же запереться в собственной комнате или в туалете по меньшей мере на час.

...Впрочем, план этот довольно быстро стал казаться Анне примитивным и безыскусным, требуя той или иной модернизации...

Пока она получала больше удовольствия непосредственно от процесса мщения и от созерцания связанных с сим явлений, чем от гипотетического его финала.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Всё.

— Что всё? — спросил парень.

— Счёт обналичен, — широко улыбнулась Красинская. Почти искренне, хотя и, впрочем, не забывая, что планида измывательств кое над кем ещё не закончена.

Анне Красинской, хотя и взявшей для себя непродолжительный оплаченный отпуск в счёт прежних неиспользованных отпусков, понадобилось посетить банковскую кассу для увеличения запаса наличности.

Поскольку предоставлять Стаса самому себе в прямом и переносном смыслах ей не хотелось, то она сочла наиболее удобным пригласить его на небольшую прогулку под предлогом проверки его способностей к передвижению, стремительно возрастающих с каждым днём.

Вначале в банк, потом — по парку.

На прогулку она надела тот самый серый пушистый свитер, чёрную юбку и блестящие колготки, в которых около года назад фотографировалась для очередного выпуска колонки вопросов и ответов газеты In, что, вероятно, и послужило причиной такового её описания в рассказе начинающего порнографа.

Ей это показалось забавным.

С деланным восторгом указав ему на памятник Чёрного Рыцаря, она как бы невзначай зацепила его через мохнатый свитер грудью. После чего, пересказывая историю памятника, понизила голос и, будто бы для лучшей слышимости, приблизила голову, почти касаясь его виска волосами, а затем и губами.

Сев на скамейку напротив него — разумеется, не случайно, а чтобы вольготней терроризировать «безупречной формы коленями» и «повторяющим очертания груди свитером», — она с наслаждением вытянула ноги под солнцем, позволяя при этом, словно в том рассказе, чуть-чуть задраться краям юбки. Расслабленно откинув голову назад и зажмурившись, она даже чуть-чуть расставила шире распрямлённые ноги, пытаясь представить себе нынешнее выражение лица Стаса.

Нет, всё-таки сильно её шокировало знакомство с тем файлом на чужом компьютере.

Или надломило.

Или изменило.

Пришло бы ли ей в голову когда-нибудь раньше проделывать с кем-то подобное?

— О чём ты думаешь? — Стас буквально пожирал глазами её колени и туго обтянутые колготками бёдра, уже привыкнув, что Анна как бы не замечает его внимания и что шифроваться незачем. Однако всё же старался, паразит, поддерживать светскую беседу.

— Ну, о чём. — Вспомнив о ещё не использованных сегодня жестах, Красинская провела рукой по колену, как бы стряхивая сор. С наслаждением проследила за его горящим взглядом. — О своём. Сугубо личном.

Уж чем-чем, но впечатлениями от прочитанных порнорассказов она делиться не собиралась.

— И всё-таки. — Парень вытянулся вперёд, пытаясь поймать выражение её лица. — Ты в последнее время сама не своя. Это из-за каких-то проблем?

Благодаря удачному расположению кустов живой изгороди вокруг скамеек, сидящие на них были практически невидимы для большинства гуляющих по парку прохожих. Зато, чтобы стать целиком видимым почти для всех, достаточно было встать и сделать хоть два шага от скамейки.

Анна чуть усмехнулась словам собеседника.

«Проблем».

— Что ты, какие там проблемы, — лукаво улыбнулась она, покачав головой. — Во всяком случае, ничего такого, в чём ты можешь мне помочь.

— Мы же... ну, вроде как... друзья?

Стас был упрям.

«Снова разыгрываем карту всепонимающего психолога и верного друга, докапывающегося до внутреннего мира визави, при этом не отводя жаркий пристальный взгляд от пространства у меня под юбкой? — внутренне усмехнулась Анна. — Ну, тогда получай!»

Она ощутила себя безжалостной.

— Есть вещи, — опустила она взгляд, одновременно придав своему лицу смесь выражений грустно-серьёзного сожаления о неизбежном и едва-едва заметной насмешки над ещё не постигшим некоторых вещей собеседником, — выходящие за пределы дружбы.

«Ну же, опротестуй».

— Если друг настоящий, то его касается всё, касающееся тебя.

— Ну вот ты бы, допустим, — Красинская взглянула на Стаса с тщательно выверенным выражением тёплой печальной снисходительной иронии, — не стал говорить даже тому, кого считаешь настоящим другом, например, мне, как часто ты... занимаешься самоудовлетворением.

Произнеся это, Красинская со спокойным видом победительницы в споре смежила веки, тая улыбку в уголках глаз.

— Ну... это ведь... — Парень покраснел, явно о чём-то вспомнив. — Это ведь... не имеет значения.

Выждав несколько секунд и не дождавшись продолжения, Анна распахнула глаза и посмотрела на Стаса с классическим видом утомлённой мудрости.

— Это неважно. Ты не скажешь этого сейчас ради условного примера. Ты не скажешь этого никогда вообще.

Красинская улыбнулась.

— Почему, я могу... — собеседник отчаянным образом пасовал, запутавшись в собственной ловушке. — Я... обычно три раза в день. Иногда четыре.

Парень ещё гуще покрылся краской.

Дождавшись, пока Стас хотя бы немного выйдет из прострации, Красинская вновь одарила его взглядом из используемой в последнее время серии — взглядом кроткого печального ангела, вынужденного объяснять человечеству такие простые и такие невесёлые вещи.

— И даже это ничего не меняет. — Она чуть приоткрыла губы, памятуя давеча прочитанный рассказ, и провела меж них языком. — Слова и дела — два края бездонной пропасти, а тебе даже слово далось с трудом.

Стас, как зачарованный, следил за кончиком языка Анны. Бессознательно, должно быть, он завёлся сильнее, чем когда-либо прежде, чему способствовала как скользкая тема, так и коварные действия Красинской.

— Что, если б я попросила тебя сделать это, прямо здесь, прямо сейчас, не взирая ни на что? Ты видишь, что всему есть предел?

Подперев подбородок ладонями и направив на Стаса иронический взгляд из-под ресниц, она приготовилась наблюдать.

Подросток, который усилиями Анны за последние несколько дней стал подобием взведённой пружины и которого она сама вдруг почти прямо попросила эту пружину разрядить, пусть и в неудобных публичных условиях посреди парка, посмотрел в ответ на неё. Первое мгновение во взгляде его отражалось колебание, борьба между стыдом и желанием. Но тут же он отвёл глаза, а в следующий миг — как показалось Красинской, в следующий миг взгляд его уже не содержал в себе ни одной мысли, ни одной искры интеллекта.

Один лишь лютый, неутолимый гормональный голод.

Рука Стаса поползла к брюкам...

Анна наблюдала за его действиями, ощущая зарождение внутри себя чего-то странного. Ей начинал нравиться сам процесс, само чувство власти. Она каким-то образом чувствовала — нет, знала, — что сейчас, в эти минуты, этот старательно взведённый ею парень целиком подвластен и послушен ей, её взгляду, её словам, её воле. Повинуясь зову гормонов и овеществлённому персонажу собственных эротических фантазий, он сделает всё, что угодно.

Всё, что угодно.

— Ты на самом деле способен сделать это? — она придала голосу ласково-недоверчивые интонации. Кисть руки Стаса почти целиком была скрыта в брюках. — Мне не видно. Избавься от брюк с бельём и выйди на солнечный свет.

Анна Красинская улыбнулась. Той доброй, задорной и немножко провоцирующей улыбкой, с которой часто фотографировалась для своей газетной колонки.

Подросток же, перемявшись с ноги на ногу, стряхнул вниз пояс брюк и резинку белья, после чего, пошатнувшись, сделал пару шагов вперёд.

Под лучи солнечного света.

Под более чем вероятные взгляды иных посетителей парка.

Продолжая дёргать и массировать себя.

Прилюдно.

Она уже не знала, что сильнее заводит её — месть или власть. Ясно, что без первого не было бы второго, власть над невзрачным в общем-то парнем и вообще малолеткой была столь сладка именно потому, что этот парень в своё время посмел использовать её образ в своих целях, грубо включив её в свои похотливые фантазии. Будто бы попытавшись по-вудуистски подчинить её, направив на неё луч концентрированной похоти через текстовый фантом-куклу, и вполне заслуживая быть подчинённым в ответ.

Теми же средствами.

Анна облизнулась. Ситуация ей очень даже нравилась...

— Скажи, — она пристально всмотрелась в лицо Стаса своими ясными светло-серыми глазами. — Ты бы мог сделать это на Чёрном Рыцаре, который в шаге отсюда, если бы я тебя попросила? Помнишь, я рассказывала тебе, что там есть уступы, по которым на верх памятника часто взбирается молодёжь. Чтобы подняться по ним, не обязательно быть атлетом.

Красинская опустила ресницы, и тут же снова подняла их. Взмахнула ими ещё раз.

Стас несколько мгновений смотрел в ангельски чистые добрые глаза девушки, которая сначала была героиней его эротических фантазий, потом на некоторое время приютила его, потом несколько дней по-сумасшедшему возбуждала его без малейшей возможности разрядки и в итоге каким-то незаметным образом сделала для него немыслимым ослушание её.

Сделал на негнущихся ногах шаг в сторону скульптуры...

Анна смотрела снизу вверх на уменьшающуюся фигурку Стаса, залезающую всё выше и наконец достигающую высшей точки старинного памятника.

Кажется, действия полуголого тинейджера стали наконец привлекать интерес народа вокруг. Когда он просто стоял полуголый и ублажал себя посреди парка, внимание вроде бы было не таким активным.

«А ведь это — заметка», — вдруг подумала она.

Действительно.

Если среди парковых толп найдутся журналисты или хотя бы блоггеры-фотографы, то упоминание инцидента в завтрашней прессе неизбежно.

Вытащив из сумочки фотоаппарат с объективом-увеличителем, она принялась наводить его на вершину памятника.

«А ещё это — настоящая лютая месть», — следом подумала она.

И впрямь.

Что узнают о подвигах своего сына родители, вернувшись из отпуска? Каково придётся недоразвитому эротоману? На миг Красинская ощутила пронзившую её искру странного садистского удовольствия.

«И ещё это — прекрасная возможность для шантажа».

Заснимут ли остальные крупным планом лицо голого вандала, найдётся ли хоть у кого-то достаточно быстро фотоаппарат с объективом-увеличителем — неизвестно. Если же считать появление статьи с крупной фотографией вандала и его полным именем исключительно прерогативой Красинской, то...

Соответственно, ему придётся целиком подчиняться ей.

Так или иначе.

Всегда.

Анна облизнула губы, непроизвольно хихикнув и чуть не сбив при этом настройку фотоаппарата. Рабовладелица нашлась, тоже мне.

Но в то же время...

Мысль определённо чем-то сладко её заводила.