Я шел домой в пресквернейшем настроении. Мороз усиливался, но я не замечал холода. Не было во мне и чувства приближающегося праздника, хотя кругом светились гирлянды фонарей, нарядные елки в витринах магазинов переливались огнями, и ряженые Деды Морозы сновали с мешками на плечах под руку со Снегурочками.

До Нового года оставались считанные часы, а встречать мне его придется одному в пустой квартире. Мы собирались встретить Новый год вдвоем с Ольгой, я даже ради этого отказался пойти в гости к Петровым. Но час назад я получил от Ольги смс: «Прости! Между нами всё кончено! Я уезжаю в Питер». Я тут же набрал её номер, Ольга не отвечала. Я помчался к ней домой, но дверь мне никто не открыл…

Расстроившись, сначала я хотел позвонить Петровым и сказать, что, все-таки, приду. Но, подумав, не стал этого делать — зачем портить людям праздник своим унылым видом — и медленно побрел домой.

Войдя во двор, я увидел наряженную елку, а рядом с ней детвора слепила снеговика. Из трех комов снега была сложена уродливая снежная баба с дырявым ведром на голове и морковкой вместо носа. Рядом валялась забытая кем-то лопатка. Я поднял лопатку и решил привести снежную скульптуру в порядок.

Я отсекал лишнее, и снежная глыба из уродливой бабы постепенно превращалась в Ольгу. В обнаженную Ольгу. В такую, какой она позировала мне, когда я писал с нее Афродиту для своей дипломной работы в студии. Ольга была студентка и подрабатывала натурщицей. Так мы с ней, собственно, и познакомились. Теперь со злости я решил выставить ее голой на всеобщее обозрение. Пусть стоит возле этой елки как у позорного столба.

Я сваял ее со всеми анатомическими подробностями, на меня смотрела почти живая Ольга. Только неподвижная и вся белая. В портфеле у меня лежало несколько цветных маркеров. Я подкрасил ей брови, глаза, губы и даже соски на груди.

Пока я возился со снежной статуей, время вплотную приблизилось к двенадцати. Я помчался в свою квартиру, где меня ждала не до конца украшенная елка, бутылка шампанского и салат оливье. Открыв шампанское, я наполнил себе бокал. Чокнуться было не с кем, разве что со своим отражением в зеркале. Рядом с зеркалом висел карандашный эскиз на ватмане, на нем — обнаженная Ольга в полный рост. Мне очень нравился этот рисунок, и ей, кстати, тоже. Я поздравил ее и себя с наступившим Новым годом, выпил шампанское и, все еще держа фужер в руке, смотрел на рисунок.

Это был первый эскиз, который я сделал с обнаженной Ольги здесь, в этой квартире. Она пришла сюда, мы договорились, в каком виде она будет позировать. Я думал, она будет ломаться и смущаться. Она не смутилась, но предупредила:

— Рисовать — пожалуйста. Но больше никаких вольностей!

Я согласился, и она без всякого стеснения, попросила расстегнуть ей молнию на платье, сняла его через голову, потом попросила расстегнуть ей лифчик, а потом сняла трусики.

Карандаш дрожал в моей руке, штрихи получались волнистыми, но из-за этого рисунок имел неповторимый шарм. Поза у Ольги была достаточно целомудренной, она прикрывала самые интимные места, что придавало рисунку еще больше сексуальности. В минуты тоски и душевных неурядиц я часто дрочил на этот портрет. Вот и сейчас, держа в одной руке пустой бокал, второй я вынул из брюк половой член и взялся за дело. Пусть Ольга где-то там, в Питере. Все равно я ее трахну!

Когда я был близок к оргазму, и семя вот-вот должно было покинуть мой организм, прозвучал звонок в дверь. Но я не мог остановиться. Некуда было спустить. Я собрал сперму в пустой бокал, застегнул брюки и пошел открывать.

Наверное, зря я поспешил с онанизмом — на пороге стояла Ольга. Она была очень бледная, почти белая и… совершенно голая.

— Ты с ума сошла! — воскликнул я, затаскивая ее за руку в квартиру. — Мороз почти минус двадцать!

Я беспокоился, не простыла ли она, мне даже в голову не пришло, как ей не стыдно разгуливать в таком виде по улицам. Пусть мы и живем всего в двух кварталах друг от друга, а на дворе в этот час ни души. Я набросил на нее свой домашний халат, а сам пошел на кухню за вторым бокалом, заодно ополоснул свой от смермы. Когда я вернулся, халат валялся на полу. Ольга стояла перед зеркалом, переводя взгляд с эскиза на свое отражения.

— Я и здесь, и там! — она показала на себя и на зеркало, а потом на рисунок. — И еще там…

— Зачем ты сняла халат?

— Мне жарко.

Смутная догадка зародилась во мне. Это не Ольга. Я подошел к окну и выглянул во двор. Снежной скульптуры возле елки не было.

Я никогда не принимал наркотиков, я даже табака не курил. А с бокала шампанского меня так развезти не могло. Разве что на винзаводе подшутили, добавив в него веселого порошка. Я подошел к Оль… э… к девушке и потрогал ее. Провел по волосам, по голове, погладил спину, живот и даже пощупал грудь. Она была настоящая, только немного холодная.

— Ты откуда взялась?

— Я не знаю. Я стояла там, — она махнула рукой на окно. — Проходил Дед Мороз. Он дунул на меня, и я ожила. Он сказал, чтобы я шла сюда…

— Шампанского хочешь?

— Не знаю. А что это?

Я наполнил бокалы, один протянул ей.

— Пей!

Она поднесла к губам. Пузырьки газа ударили ей в нос.

— Щекотно! — она засмеялась и поставила фужер на стол.

— Как тебя звать? Снегурочка?

— Не знаю. Мне все равно. Если хочешь, зови Снегурочкой.

Она повернулась к елке и стала разглядывать игрушки на ней. А я разглядывал ее тело. Оно поразительно похоже на Ольгино. Хотя, чего это я? Ведь я же старался ваять как можно ближе к оригиналу. Второй бокал шампанского слегка ударил по башке, учитывая, что я вообще непьющий.

— А что такое секс, ты знаешь?

Она посмотрела на меня широко открытыми голубыми глазами.

— Нет. А что это?

— Подойди ко мне.

Я поцеловал ее в губы. Они были холодные. Не ледяные, но холодные. И плотно сжатые. Конечно, целоваться ее никто не учил.

— Ты что-нибудь чувствуешь?

— Ты очень горячий.

— И всё?

— А что еще я должна чувствовать?

— А так?



Я сжал ладонями ее груди, потеребил соски. Груди были упругие, а соски напряжены. Как у возбужденной Ольги. Я все время сравнивал ее с Ольгой, потому что другой женщины у меня не было. Мне уже двадцать два года, но Ольга моя первая женщина. Я страстно хотел ее, когда она позировала мне, но я дал слово. Она тоже хотела меня и кляла себя за то, что взяла с меня обещание.

Это длилось без малого год. Она приходила позировать два раза в месяц. Однажды во время перерыва на одном из сеансов я очень сильно был возбужден и отправился в ванную подрочить. Дверь я не запер, и Ольга вошла.

— Зачем заниматься онанизмом, — сказала она, — когда рядом с тобой голая женщина?

— Но я дал тебе слово…

— Забудь!

И она дала мне прям в ванной. С тех пор мы занимались сексом регулярно.

Я хотел встретить Новый год с Ольгой и отказался идти к Петровым. У Петровых дочь Света тринадцати лет, и они подшучивают, что это моя невеста. А я тоже отшучиваюсь: «пока, мол, травка подрастет, лошадка с голоду умрет». Хотя дело не в том, что совершеннолетия Светы ждать еще пять лет, а в том, что я люблю Ольгу. А она…

Ладно, не надо о грустном. Вот передо мной копия моей Ольги, и надо забыть на время о настоящей, а потом будь, что будет.

— А так что-нибудь чувствуешь? — повторил я вопрос, трогая ее соски.

— У тебя теплые руки.

— Тебе должно быть приятно.

— Приятно? Что это? Я не знаю.

Интересно, а есть ли у нее всё остальное, что должно быть у женщины? Моя ладонь провела по ее животу и опустилась вниз. Да, у нее там всё как у настоящей. Лобок, половые губки (я сам сделал лопаткой разрез половой щели), между ними клитор, малые губы и вход во влагалище тоже есть. Он даже влажный, скользкий, но… холодный.

— Тебе так нравится? — спросил я, запуская туда палец.

— Наверно, да. Не знаю…

Не знаю. Неужели нельзя ее расшевелить? Зажечь огнем? Холодная. Хо-лод-на-я. И что? Зато красивая и копия моей Ольги. Мой новогодний сюрприз. Подарок от Деда Мороза. Что ж, надо пользоваться. Тем более, что я уже возбужден. «Не знаю…» Подумаешь! Зато я знаю. Я хочу. А ее желания меня не интересуют. Я мужчина, я — эгоист.

Я стал раздеваться.

— Ты не такой, — заметила она, когда я разделся.

— В смысле?

— Не такой как я. Для чего у тебя эта штука?

Она дотронулась холодными пальцами до моего члена.

— Сейчас узнаешь!

Я повалил ее на диван и на практике показал, для чего нужна эта штука. Она вытерпела весь ритуал без эмоций. Вытерпела. Да, именно вытерпела. Ольга во время секса стонала и извивалась, и выгибалась, и царапалась, и кусалась. Снегурочка же… Она как кукла. Игрушка из секс-шопа.

Кончив, я очень быстро уснул. Проснулся от холода. Дверь на балкон была открыта. Снегурочка стояла на балконе. Уже рассвело.

— Что ты там делаешь?

Я втащил ее в комнату и закрыл балконную дверь.

— Там лучше, — ответила она. — Здесь очень жарко.

Она стояла и смотрела на меня. Как же она похожа на Ольгу. И не только внешне — голос, движения, привычка сдувать непослушную прядку волос, падающую на лоб. Вот только эмоций в сексе совсем нет. Зато она такая же обворожительная и такая же желанная.

Я обнял ее. Холодная. Ну и пусть. Все равно хочу её! Хочу ее тело. Манящее, гибкое, послушное. Я согнул ее и овладел ею стоя. Сзади. Прямо тут, возле балконной двери. Пусть шторы не задернуты, пусть любопытные наблюдают за нами. Только кому сейчас наблюдать? Третий этаж, окна напротив темны, во дворе ни души, все еще спят после новогодней ночи. А мы не спим. Мы занимаемся сексом. Точнее — я занимаюсь. Снегурочка неподвижно стояла в той позе, в которую я ее поставил, послушно и молча позволяла мне совокупляться с ней. Ее совсем не интересовало то, что происходит у нее сзади. Пока я трудился, она с интересом рассматривала игрушки на елке.

— Прелесть какая! — она указала на один елочный шарик, обернулась и посмотрела на меня.

Когда я кончил, я снял шарик с елки и дал ей в руки.

— Возьми его.

Потом мы пошли на кухню. Я пил горячий кофе, а она попросила воды со льдом.

— Знаешь, что, — предложил я. — Давай сходим погулять. На улицах так красиво. Да и тебе там легче, правда?

— Давай, — она послушно поднялась с табуретки.

— Только тебе в таком виде нельзя.

— Почему? Я же стояла в таком виде под елкой.

— Не принято ходить голыми. Надо одеться.

— А вдруг тебе снова захочется засовывать в меня свою горячую твердую штуку?

— Это мы сделаем дома. Потом. Что бы тебе надеть?

И тут у меня возникла идея.

— Жди меня здесь, я скоро.

— Хорошо.

Она села на табурет и принялась любоваться елочным шариком, который все еще держала в руках. Это была старая игрушка. Стеклянная, блестящая. На ней были рельефно изображены елка, Дед Мороз и Снегурочка.

Я вышел из дому. Хоть и был праздничный день, гипермаркет должен работать. Но я ошибся. Магазины почти все закрыты. Я носился по городу часа два и, наконец, нашел открытую лавчонку, где продавались карнавальные костюмы и сувениры. Я купил костюм Снегурочки и побежал домой. Поднимаясь по лестнице, столкнулся с соседкой, ворчливой старушонкой со второго этажа.

— Что за безобразие! — накинулась она на меня. — Вы опять меня заливаете! Я буду жаловаться председателю ТСЖ!

— Жалуйтесь! — ответил я, вбегая в квартиру.

И обомлел. На кухне меня ждала… огромная лужа. В луже плавал елочный шарик…

Я собрал тряпкой воду в ведро — все, что осталось от моей ночной гостьи. От копии Ольги. Зазвонил телефон. Звонил Петров.

— Здорово, старик! — он старше меня на одиннадцать лет, но все равно обращается ко мне "старик". — С Новым годом! Может, сегодня подвалишь к нам? Если хочешь, со своей дамой.

— Хорошо. Тем более, что никакой дамы у меня уже нет.

Дверь мне открыла Света. Встала на цыпочки, обняла за шею, чмокнула в щеку.

— С Новым годом, дядь Дим! А это что у вас?

Она показала на сверток. Я достал из пакета бутылку шампанского.

— На, это на стол. А это тебе. С Новым годом!

Я протянул ей костюм Снегурочки и елочный шарик с изображенными на нем елкой, Дедом Морозом и Снегурочкой. Что ж, будем ждать, пока вырастет травка.