После всего, что между нами произошло в те два роковых и судьбоносных дня, я уже не мог по-прежнему относиться к маме, как сын. Она стала мне больше, чем мать! И хоть я не знал, как это называется, но отношения между нами были уже другие. Я теперь не стеснялся, если у меня вставал на маму член, а в открытую говорил ей об этом. Мы часто, оказываясь наедине, целовались с мамой в губы, и я откровенно признавался, что хочу её как женщину. Маме это нравилось. Она горячо заверяла, что любит меня, и всегда при этом гладила и мяла рукой мой вставший на неё член. Я в такие минуты осмеливался запустить руки под её коротенькую юбочку и сжимал мамины мягкие, мясистые ягодицы. Она по-девчоночьи носила малюсёнькие легкомысленные стринги и попа её была вся открыта.

У меня теперь всё время стоял на маму. И хоть трахались мы от случая к случаю, по её настроению, сам я не мог настаивать на этом, – мысли мои постоянно крутились вокруг соблазнительных маминых форм. Спали мы, как и раньше, в одной постели совершенно голые. Мама много работала, вставать ей приходилось рано утром, и вечером она тоже ложилась пораньше, заведя будильник где-то на половину шестого. Я часов до двух – трёх ночи сидел за компом, а когда ложился – мама уже крепко спала. Член мой сейчас же вставал на её голую задницу, я трепещущими руками дотрагивался до её аппетитных больших половинок, мял и ласкал их руками, но мама не просыпалась. Тогда я целовал её попу, раздвигал ягодицы и проникал языком вглубь, касался им её чистого, терпкого на вкус ануса, сосал и вылизывал его. Мама елозила ногами во сне, слегка постанывала, гладила меня по голове, но не просыпалась. Сквозь сон говорила: «Отстань, Павлик, потом…»

Член мой мучительно стоял, яички набрякли и побаливали. Мне страшно хотелось засунуть свой стоявший торчком писюн в мамино влагалище, но она спала на боку, повернувшись ко мне задом. И мне ничего другого не оставалось, как целовать её попу. Мне хотелось проникнуть языком в её жаркую, влажную пизду, но я не мог до неё добраться, а насильно переворачивать маму на спину я побаивался, помня о той страшной экзекуции, когда она зверски высекла меня ремнём. Мама была крута на расправу.

Однажды под вечер, в выходной, она предложила съездить в гости к её подруге. Я равнодушно согласился, не зная, что я там буду делать. У меня опять стоял член и невыносимо хотелось трахнуть маму, но нужно было собираться. Она, как всегда, не стесняясь и как бы не замечая моего присутствия, демонстративно разделась до нага, прошла в ванную. Не закрывая дверь, приняла душ. Я откровенно подсматривал, как она моется, и трогал себя за стоявший под джинсами член. Он едва не разрывал ширинку и выпирал впереди ощутимым бугром. Как выходить в таком виде на улицу, я не знал и был в полной растерянности. Мама, конечно, сейчас мне не даст, дрочить – поздно. А ляжет член, видимо, ещё не скоро.

Мама, обнажённая, блестящая от воды, соблазнительная, вышла из ванной. Вытираясь на ходу большим и мягким махровым полотенцем, глянула на мои выпирающие впереди джинсы:

– Это что, Павлик?

– Сама не знаешь, что ли? – смущённо буркнул я и отвёл глаза в сторону, чтобы не смотреть на сексуальные изгибы и формы её тела и не подливать масла в огонь.

– Ах, да… – всё поняла мама и криво усмехнулась. – Весёленькое дельце!

– Мамочка, я тебя обожаю, – обнял я её и привлёк к себе.

– Некогда, Павлик, не лезь, пожалуйста, со своими глупостями, – строго отстранила она меня. – Одевайся сам и не мешай мне – скоро выходим.

– Я умру без тебя, – пролепетал я срывающимся голосом и полез трепещущей рукой к её переднему месту.

– Не выдумывай, никто от этого ещё не умирал, – резко ответила она и стала одеваться. – Не будь таким же занудой, как твой отец. Он тоже в своё время, пока мы не развелись, на коленях иной раз передо мной ползал, просил, умолял, унижался… Аж противно было, до чего может докатиться мужчина из-за этого… А ведь женщине не всегда можно это делать…

– А когда нельзя? – наивно поинтересовался я.

– Ну, во время месячных. Перед родами и какое-то время – после, – принялась перечислять мама.

Мне было приятно говорить с мамой на эту тему. Этим я компенсировал отсутствие реального секса, сублимируя острое половое желание в область эротических фантазий.

Одевшись, мы вышли с мамой на лестничную площадку, она закрыла квартиру, а я вызвал лифт. Штаны мои по-прежнему сильно выпирали впереди. Мама смотрелась просто супер в стильной, коротенькой, молодёжной юбчонке, едва прикрывающей сзади её большую, шикарную попу, в плотно облегающей тело блузке с глубоким декольте, в молочно-белых чулочках на стройных, точёных ногах, растущих, как принято говорить в молодёжной среде, «от ушей». В тесной кабине лифта я, не удержавшись, снова ласково прижал маму к себе, полез целоваться. У неё были накрашены ярко блестящей, кроваво-красной помадой губы. Мама предупредительно отвела голову с пышной причёской назад и погрозила мне указательным пальчиком с перламутровым маникюром на длинном, овально-обработанном пилкой ногте.

– Павлик, не лезь, в последний раз предупреждаю. Не то вечером – накажу!

– Я не могу, мамочка! У меня на тебя всё время стоит, – прошептал я с придыханием и умоляюще посмотрел ей в глаза в надежде, что она позволит мне сейчас хоть что-нибудь…

– Не сходи с ума, Павлик. Мы ведь не дома… Возьми себя в руки, в конце-концов! – зло, как рассерженная гусыня, прошипела она. – Сейчас лифт вниз опустится и раскроются двери… Ты соображаешь, что ты делаешь? Под монастырь меня хочешь подвести? Вдруг кто-нибудь увидит, чем мы тут занимаемся?

– Хорошо, я больше не буду, – покорно прошептал в ответ я и засунул правую руку в карман, чтобы не видно было мой вставший член.

Ехали мы долго, двумя транспортами, так что поздние летние сумерки застали нас в пути. Мы вышли на нужной остановке и пошли через парк. Людей в аллеях, не смотря на вечерний час, было много. Здесь у меня опять встал на маму член, и я не знал, что делать: то ли снова засунуть руку в карман, то ли идти так. Моё возбуждённое состояние, видимо, наконец-то передалось и маме, – она взяла меня под ручку, словно молодого кавалера, и теснее прижалась ко мне тугим бедром, как будто заигрывая. Я осмелел и потянул её на лавочку в глубине разветвлённой, густо заросшей цветущей акацией, аллеи. Она не противилась. Мы присели, и мама закинула ногу за ногу, выставив напоказ свою соблазнительную, плотно обтянутую молочно-белым чулочком, ляжку. Мама достала из сумочки пачку заграничных дамских сигарет с ментолом и, элегантно щёлкнув дорогой зажигалкой, закурила.

– Мамочка, дай и мне, – попросил я сигарету.

Она дала.



Людей проходило мимо мало. Так, случайные прохожие. Основной поток гуляющей публики тёк далеко в стороне, по центральной аллее. Я, жадно выкурив сигарету, осмелел от маминой сговорчивости, наклонился к её аппетитной ножке и стал целовать через капрон полную, мясистую ляжку. Маме это, вероятно, очень понравилось, и она не противилась. Опустила ногу, уселась поудобнее. Я, огляделся по сторонам, и, пока никого не было, сунул руку ей под юбку. Нащупал маленький, кружевной лоскуток её трусиков, нырнул трепещущими пальцами туда, ощутил лебяжью нежную мягкость её лобковых волос, скользнул ниже, к промежности, и почувствовал на пальцах влагу… Мама сладострастно заёрзала задом по лавке, тихо, сексуально всхлипнула, но вскоре опомнилась, взяла себя и руки. Быстро убрала мою трепещущую ладонь из-под юбки, с опаской огляделась по сторонам – нет ли прохожих. Член мой буквально разрывал трусы и джинсы. Я потёр пальцами сладко вздувшийся бугор у себя между ног и едва не кончил – так стало хорошо и всё безразлично.

– Павлик, не сейчас, прошу тебя… – свистящим шёпотом проговорила мама, поднялась и одёрнула помятую юбку. – Пойдём дальше, здесь уже недалеко.

– А там – дашь? – встав вслед за ней, тронул я маму за пышную холёную половинку большой попы.

– Убери руку, ты с ума сошёл! – резко дёрнулась мама. – Или хочешь, чтобы я прямо здесь надавала тебе по щекам, негодный мальчишка?! – Устремлённый на меня взгляд мамы полыхал гневом.

– Бей, я всё равно хочу тебя! – ответил я, не реагируя на угрозы.

Мама смолчала, повернулась и быстро пошла к освещённой фонарями центральной аллее. Я, не солоно хлебавши, поплёлся следом за ней.

Весь оставшийся путь мы проделали молча. Я уже не делал попыток приставать к маме, видя, что она не на шутку сердится. Руку я по-прежнему держал в кармане и прикрывал торчавший предательски член. Что я буду делать в квартире материной подруги, я не знал. Наверное, – опозорюсь и сгорю от стыда! Хорошенькая получится картина, когда я предстану перед ней с выпирающими впереди джинсами.

Я сказал маме об этом. Она внимательно осмотрела меня, потребовала вытащить из кармана руку. Я проделал всё, что она велела. Член продолжал стоять, и это было хорошо видно со стороны. Мы уже подходили к подъезду и мама, замедлив шаг, заколебалась. Оглянувшись растерянно по сторонам, она увидела справа, за детской площадкой, два ряда металлических гаражей. Решившись на что-то, она буквально потащила меня за руку в темноту. Зайдя за гаражи, она отыскала самое укромное место – небольшой, узкий проход между двумя крайними гаражами, поманила меня туда.

Когда мы протиснулись в тесное пространство, мама стала лихорадочно расстёгивать мне джинсы, спустила их вместе с трусами до колен, освободив набрякший, налитый кровью, торчком стоявший член, сжала его всей ладонью и стала быстро дрочить. Мне сделалось хорошо и до всего безразлично. Я моментально поплыл от первых же её качков, расслабился и стал ей помогать, подмахивая низом живота и похотливо постанывая. Губами я лез к её лицу и горячо шептал, как я её люблю и даже обожаю, что она не только моя мама, но и любовница и что мне с ней очень хорошо.

Ещё я шептал, что хочу её трахнуть, вылизать языком её киску, а она чтобы в это время сосала мой член, а не только дрочила рукой. Я осмелел от удовольствия и потерял всякий контроль над своим языком и чувствами. Услышав о том, что я хочу, чтобы она взяла у меня в рот, мама мгновенно разозлилась и свободной левой рукой, ладонью, шлёпнула меня по лицу. Потом ещё и ещё раз. Было ощутимо больно, а главное – обидно за незаслуженное, по моему мнению, наказание, и я заплакал.

Мама, не переставая, продолжала надрачивать мой горячий от мощного притока крови писюн, и от этого всё больше и больше заводилась сама. Я, перестав вскоре плакать, сладостно постанывал, мне было безумно хорошо, накатывала волна, предшествующая обычно оргазму и семяизвержению. И я уже ни о чём не думал, ни на что не обижался и не реагировал, расставил пошире ноги и старался отвести член в сторону от мамы, чтобы не обрызгать её спермой, когда буду кончать.

– Тебе очень хорошо, Павлик? – прошептала вдруг мама, и по тону её голоса, я понял, что она тоже хочет меня и сейчас что-то будет!..

– Я улетаю, мамочка! Я тебя люблю! – шептал я в ответ пересохшими враз губами. В тот же момент дыхание моё перехватило, и я задохнулся, чувствуя как рот мой нежно и ласково обволакивают её губы. Язык мамин проник в глубь моего рта, и мы начали ласкаться языками. Я захватывал мамин крупный язык своими губами, посасывал его, пытался вытащить наружу. Мама стонала, прикасалась зубами к моим зубам, старалась глубже проникнуть в мой рот жалом своего скользкого пылающего языка, слегка покусывала меня зубами за нижнюю губу. При этом она ещё что-то успевала сообразить и предостерегала свистящим шёпотом:

– Павлик, когда будешь кончать, предупреди. Я не хочу, чтобы ты выпачкал мне юбку!

– Хорошо, мамочка.

Так мы сосались некоторое время, она дрочила мой член, возбуждалась сама. Она захотела меня, но в проёме между гаражами было так узко, что нельзя было развернуться, чтобы трахнуться раком. Я вот-вот должен был кончить, а у неё всё только начиналось. Мама сунула свободную левую руку себе под юбку и стала сама себя удовлетворять. Я понял, что она дрочит свой клитор, но никогда ещё не видел, как она это делает. Сейчас тоже всё было скрыто юбкой. Только мамина рука трепетала под подолом и ходила туда-сюда.

Глаза её закатились, зубы хищно оскалились, и лицо приняло неестественно-страшную гримасу. Как у умирающей или вампирши из фильма ужасов. От её манипуляций под юбкой мне стало особенно хорошо, внутри у меня неожиданно лопнула какая-то «пружина», я только и успел полукрикнуть-полупрошептать «мама!», предостерегая её, и в тот же миг из набухшей грибной шляпкой головки моего столбом стоявшего члена, мощной горячей струёй, выстрелил заряд спермы. Сдрочка угодила маме на блузку возле разреза декольте, залила открытую грудь, забрызгала руку и юбку. Мы оба вскрикнули одновременно: я – от страха за свою невольную провинность, она – от ужаса, в каком положении она оказалась.

Сразу же бросив мой член, мама стала машинально тереть большое пятно на своей блузке, но сделала только хуже: пятно увеличилось, а сперма глубже впиталась в тонкую ткань.

– Что ты наделал, гадёныш, как теперь идти к Людмиле? – с ненавистью взглянула на меня мама и, не сдержавшись, насколько позволяла теснота межгаражного проёма, ударила по щеке.

– Прости, мамочка, я нечаянно, – пролепетал я, пятясь от неё в страхе.

Маме этого показалось мало, она грубо вытолкнула меня из узкой щели на свободное место и принялась хлопать ладонью по лицу со всей силы. Я снова, уже во второй раз, заплакал и стал умолять, чтобы она прекратила. Я боялся, что пойдёт кровь из носа и также запачкает мне рубашку. Мама тоже поняла это и спохватилась. Но гнев её всё ещё искал выхода, и она придумала другое.

– Снимай штаны! – потребовала она гневным голосом.

Я понял, что она хочет, внутренне затрепетал, но трепет этот был скорее сладостный, эротический. Быстро стянул с себя джинсы и, не зная, что делать дальше, держал их в руках.

– Вытащи ремень, дай мне и снимай трусы, – продолжала командовать мама.

Я так и сделал. Оставшись без трусов, повернулся к ней спиной, прижался к металлической, холодной двери гаража, приготовился к экзекуции. Вскоре засвистел ремень и на мою попу обрушился целый град хлёстких, очень болючих ударов. Я напряг ягодицы, чтобы не так было больно, и закусил губу. Но это не помогало, мама старалась изо всех сил, стегала ремнём не только по ягодицам, но и по спине. Ремень со спины захлёстывался на грудь, причиняя особо острую боль. Я, не в силах терпеть, отбежал в сторону от гаража. Просил, чтобы она прекратила, не то кто-нибудь услышит мои крики. Это подействовало и мама, от души врезав меня ещё несколько раз по красной, пылающей от ударов попе, швырнула ремень мне в руки.

– Одевайся, пойдём к Людмиле, она уже заждалась. Скажу, что обляпалась в кафе мороженым, а ты подтвердишь, – сказала она…



26 июня 2013 г.