1

Я бросил на пол книгу — "Ниже нуля" Брета Истона Эллиса. Мне было плохо. Закрыл лицо руками. Я только что, потратив четыре часа, дочитал ее до конца, и теперь разболелась голова. Господи, да какой из Эллиса писатель! Он, скорее, эксгибиционист. Выпячивал все напоказ и мечтал, чтоб как можно больше людей заметили его и с отвращением отвернулись. Провокация всегда дорого продается. Но лишь грамотная провокация. Легко можно заиграться и уйти в пошлую чернуху, увидев которую, человек не просто отвернется, а его вырвет. С одной стороны — тоже неплохо, но это не совсем то, к чему стоит стремиться.

Такие мысли посещали мою голову, пока я лежал на кровати и смотрел в потолок. Время было близко к полуночи. Я проводил в Б. свое последнее лето перед институтом. Тут, в доме, вместе с родителями, я смиренно дожидался так называемой "взрослой жизни". Школа кончилась, экзамены сданы, пора и честь знать.

Правда, заняться мне тут было особо нечем. Все, кого я знал в детстве, либо разъехались, либо и не собирались приезжать, так что оставалось слоняться без дела да читать книжки и смотреть фильмы. Благо с последним был полный порядок. На чердаке отец оборудовал нечто вроде смотровой. Там был пузатый телевизор, видео-магнитофон и целый шкаф с кассетами. Штук сто, не меньше. В основном старая классика, типа: "На последнем дыхании" Годара, "Крестного отца" Копполы или "В порту" Казана. Но было и кое-что поновее. Так, где-то на третий день своего исследования полок я обнаружил "Брата" Балабанова, а еще через какое-то время — "Танцующую в темноте" фон Триера. Я поставил себе цель — до конца лета пересмотреть все кассеты.

Что удивительно, родители, в отличие от меня, всегда были чем-то заняты. Они либо куда-то шли, либо собирались пойти, либо отдыхали после того, как сходили. И зачастую не обращали на меня никакого внимания. Главное, чтобы сын был жив, остальное — не особо важно. Ну и ладно, я давно смирился с подобным положением вещей.

Но в один из дней, во время ужина, меня решили "порадовать" новостью.

— Артем, завтра к нам приедут друзья, — как бы между делом начала мама, сосредоточенно разделывая ножом мясо, — Игорь и Лена, ты должен их помнить.

Я кивнул без особого энтузиазма. Будет в доме на пару человек больше — мне какое дело?

— Они погостят у нас какое-то время.

Ладно.

— Заодно с их дочерью познакомишься.

Я удивленно посмотрел на маму:

— В смысле? У них есть дочь?

— Да, Полина. Твоя ровесница. Думаю, вы отлично поладите.

— М-м-м.

— И нечего стонать. Она девочка симпатичная, умная.

— А я наоборот. Несимпатичный, не умный, не девочка.

Отец хохотнул, а мама решила оставить этот выпад без внимания.

Доев, я вернулся к себе в комнату и улегся на кровать. Какое удачное совпадение, для счастья мне как раз не хватало бабы-подростка в доме. Придется же с ней время проводить, разговаривать. Готов спорить, она тупая как пробка. Не знаю почему, но мне так казалось.

Я попытался представить, как эта Полина выглядит, но перед глазами почему-то стояла Ирина Шейк. Вряд ли у нее внешность Ирины Шейк. Хотя если тупая, то, скорее всего, красивая. Так всегда. Должно быть равновесие.

Черт, и почему я так критично настроен? Может, она отличная девчонка. В любом случае, завтра станет понятно.

2

Гости приехали около обеда. Я из окна своей комнаты заметил, как их машина остановилась напротив нашей калитки.

С самого утра у меня болела голова. Не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать, хотелось просто лечь на кровать. Но я кое-как взял себя в руки и спустился вниз.

Игорь и Лена, как и большинство друзей моих родителей, были типичными представителями зажиточного среднего класса. Постоянный загар, два автомобиля, одежда от "Lacoste" и бессменная улыбка, на которую было потрачено несколько десятков тысяч и несколько десятков часов. Наверное поэтому они улыбались 98,9 процентов времени. Игорь, работал вместе с моим отцом, а Лена была, так сказать, волной художницей. Иначе говоря, безработной. Но тем не менее каждый месяц находила себе какое-нибудь новое занятие и погружалась в него с головой. А потом ей надоедало, она находила что-нибудь новенькое и так по кругу.

— Арте-е-ем, ух, как ты вырос, — едва заметив меня, воскликнул Игорь

Я, напустив почтительное выражение лица, пожал ему руку. Тут же появилась Лена, уже успевшая зацепиться языками с моей мамой.

— Ой, Артем, привет, давно не виделись. А ты подрос! — она обняла меня, а в мыслях промелькнуло: "Вот так дежавю".

Следом появился отец, с сумками в руках. Пройдя мимо, он что-то сказал, но я не услышал. Где же, собственно, Полина? Я вытянул шею, пытаясь разглядеть ее через забор. Неудачно. Тогда я подошел ближе к калитке и выглянул на дорогу.

И вот наконец. На ней была белая футболка, поверх — джинсовый сарафан, на ногах белые кеды, симпатичное лицо с четко очерченными подбородком и скулами, обрамлено темными волосами, глаза скрывались за солнцезащитными очками с прямоугольными стеклами. Прямо кинозвезда или светская дива.

Я подошел к Полине, представился и забрал из рук вещи. От нее пахло июлем и прохладой. Удивительно. Сухо кивнув в ответ, она уткнулась в телефон. Я отнес шмотки в выделенную Полине комнату и вернулся на улицу. Взрослые уже вовсю трепались. Думаю, если ничего не делать, они могли бы простоять так до ночи.

Завидев меня, родители, желая поскорее от нас избавиться, попросили показать гостье окрестности. Как будто было что смотреть. Лицо Полины выражало к происходящему абсолютное безразличие. Я немного напрягся, но делать было нечего. Мы вышли с участка и пошли вниз по улице. Мои попытки вести непринужденную беседу быстро потонули под безразличием Полины. На мои вопросы она отвечала односложно, и, такое чувство, неохотно. "Да. Нет. Наверное", — был весь ее лексикон. А на шутки не реагировала вовсе, и я как дурак продолжал нести всякую чушь и улыбаться сам себе.

В конце концов повисла неприятная пауза, и тогда Полина, будто сжалившись, спросила меня:

— Ну, а чем ты тут обычно занимаешься?

Я пожал плечами.

— Да ничем особо. Тут практически нечего делать. Обычно смотрю кино или читаю.

Ответом был усталый вздох. Это уязвило меня. Я хотел бы разузнать о ней хоть что-нибудь, но не решался спросить, ведь она была вся такая холодная и неприступная.

Мы подошли к старым железнодорожным путям, и Полина неожиданно проявила интерес.

— А что, поезда тут больше не ходят?

— Нет, линию закрыли.

— Давно?

— Я еще маленький тогда был.

— А вон там что?

— Вагоны грузовые.

— И почему их не уберут?

— Так они не нужны никому, да и там вроде бомжи какие-то ошиваются теперь

Полина хмыкнула, и я, воодушевленный, предложил сходить посмотреть на старый вокзал. Подумал, ей будет интересно. Но тут же поплатился за свою наивность. Она равнодушно отмахнулась и сказала, что хочет вернутся домой. Еще один внутренний укол. И о чем я только думал? Пойдем посмотрим на старый вокзал… Это же всем так интересно…

Тем не менее я сохранял невозмутимый вид. Только вот жутко потел.

Вечером у нас было застолье. На веранде собрались целых шесть человек. Небывалое доселе количество. Я не особо принимал участие в разговоре, предпочитая молча есть ужин и лишь изредка вставлять какую-нибудь реплику. Мне вообще не хотелось тут находиться, но мама настояла, заявив, что я, мол, должен показать себя с лучшей стороны. На мой резонный вопрос: "Зачем?" она предпочла не отвечать.

Полина переоделась в легкое голубое платье и сидела наискосок от меня со скучающим видом. Она смыла весь макияж и теперь источала натуральность. Такой она мне нравилась даже больше. Я исподтишка смотрел на ее вздымающуюся грудь, влажные губы, беспечные серые глаза. Все-таки она была чертовски красива.

Насаживая зеленый горошек на вилку, Полина вдруг посмотрела на меня. Наши взгляды встретились, и я улыбнулся ей, пытаясь наладить невербальный контакт. В ответ она тихо вздохнула и отвела глаза. Я тут же сделал вид, будто очень заинтересованным стаканом сока. Идиот! К щекам прилила кровь, сердце забилось чаще. Какая же тупая ситуация!

За весь оставшийся вечер я не проронил не слова, а едва ужин закончился, чуть ли не бегом отправился к себе в комнату. Мы с Полиной были соседями, а пересекаться с ней мне бы ох как не хотелось. Изнутри все еще жгло чувство неловкости.

Закрыв дверь на щеколду, я улегся на кровать. В голове все как-то перепуталось. Меня напрягало отношение Полины ко мне — отстраненное и серое. Но в то же время я хотел ей понравиться. Хотел понять ее лучше. Она заставляла меня краснеть одним лишь взглядом. Вот так всегда: мы тянемся к тем, кому вовсе не нужны.

3

Следующие несколько дней прошли одинаково. Я все так же слонялся без дела, только теперь людей в доме стало вдвое больше. С Полиной не разговаривал, мы лишь иногда обменивались ничего не значащими фразами, типа: "Доброе утро", "Салат будешь?", "Передай, пожалуйста…". И все в таком духе.

Утром, где-то на четвертый день после приезда гостей, я проснулся от запаха сырников, пропитавшего, казалось, весь дом. Одевшись, пошел на кухню. Солнце светило в окно, прочерчивая на столе границу между светом и тенью. Я уселся и оказался в темноте. Появившаяся через минуту Полина села напротив, и она стала освещена, будто ангел. На ней белая футболка, под которой не было лифчика. Я видел ее напряженные соски. Чтобы отвлечься, вылил на тарелку сгущенки и принялся макать в нее сырники. Но, черт возьми, гораздо вкуснее было бы слизывать ее с Полининых сосков.

С некоторым трудом я закончил завтрак и, взяв книгу, уселся в тени дерева. Вдруг на другом конце двора появилась Полина. Она сняла с себя одежду, под которой оказался купальник, и легла на шезлонг, вытянув ноги. Я замер. Полина не замечала меня, зато я мог рассмотреть ее во всех подробностях. Зрелище это было поистине прекрасное. Ее обнаженное тело нежилось под палящими лучами летнего солнца и медленно покрывалось капельками пота. Мне стало нечем дышать, хоть я и был в тени. В тот момент окончательно и бесповоротно Полина, а точнее, ее тело, заняла все мои мысли.

Теперь изо дня в день я садился под сень дерева и старательно делал вид, будто читаю. Но за все это время не продвинулся ни на абзац. Полина появлялась всегда как по часам и располагалась на шезлонге. И я смотрел и смотрел на нее. На ее гладкие ноги, манящую грудь, худые плечи. Правда, порой все-таки приходилось отводить взгляд, чтобы не пялится слишком в открытую.

Иногда мне казалось, что Полина давно замечает мое похабное поведение, но ничего не делает, а иной раз даже специально выгибает спину или раздвигает ноги, чтобы привлечь внимание. Будто бы ей нравилось находится под постоянным голодным взглядом, нравилось ощущать себя желанной.

По вечерам я закрывался в своей комнате и мастурбировал, думая о Полине. Представлял ее в разных позах, в купальнике, в белье, голую. Сначала медленно двигал рукой вверх-вниз, потом все быстрее, а дыхание становилось все тяжелее. Интересно, у нее бритый лобок? Да, наверняка бритый. Я фантазировал, как Полина снимает купальник… у нее твердые соски… она облизывает пальцы и засовывает их в вагину. При мысли об этом у меня краснели щеки, одежда намокла от пота. Я вхожу в нее, внутри так тепло и узко… начинаю двигать бедрами. Еще немного. Уже почти. Вот-вот… Да-а-а…

Я кончил так бурно, что пару мгновений у меня дрожали ноги. Я оказался весь в сперме. Она попала на живот, на руку, даже чуть на футболку. Это уже не просто дрочка, это какая-то магия. С минуту приходил в себя, потом медленно поднялся, взял салфетки и убрал собственное семя.

4

Я замер в тени дерева, разглядывая Полину, лежащую на шезлонге. Она закрыла глаза и думала, наверное, о своем ровном загаре, а я представлял, как лижу ей пупок, она хихикает и извивается.

Сегодня купальник был голубой. Я мечтал увидеть, что скрывают эти кусочки ткани. Но еще сильнее я хотел понять, чего она хочет. Зная это, я мог бы угодить ей, доставить удовольствие. Все-таки это удивительная способность — понимать, чего хочет женщина. Как в том фильме с Мелом Гибсоном.

Сегодня я решил попробовать сблизиться с Полиной. План мой был прост и в то же время гениален — я лягу на соседний шезлонг, а дальше… ну, дальше как пойдет. В руках у меня была книга, которую я якобы собирался читать в этот момент. Выдохнув, я сжал ее в руках и пошел навстречу мечте.

Услышав шаги, Полина подвинула очки на кончик носа и посмотрела на меня снизу вверх.

— Можно? — спросил я, указывая на соседний шезлонг.

Она кивнула и вновь скрылась за темными стеклами. Я лег рядом, распираемый изнутри от удовольствия. Раскрыв книгу, принялся читать. Но, если честно, получилось не очень. Взгляд вечно сам собой перебегал на ноги Полины, лежащие одна на другой. Длинные и красивые. Даже педикюр и тот какой-то… притягательный. Надо было начать разговор. Но как? Что сказать и не выглядеть придурком? Привет? Бред какой-то. Что делаешь? Тоже нет. А может…

— Что читаешь? — вдруг окликнула меня Полина.

Я растерялся и смог выдать лишь нечленораздельное:

— А?

— Что это за книга?

— А, это — "Норвежский лес".

— Кто автор?

— Харуки Мураками.

— Почитаешь мне?

— В смысле вслух?

— Да.

— Ну, хорошо. С начала?

— Нет, нет, продолжай, где остановился.

Поискав несколько мгновений глазами то самое место, я начал читать: "Посадив двадцать пассажиров, автобус отправился. Он ехал вдоль реки Камо на север от города. Пейзаж становился все унылее, все чаще мелькали поля и пустыри. Черная черепица крыш и полиэтиленовые парники купались в ярких лучах осеннего солнца. Вскоре автобус углубился в горы. На серпантине дороги водитель едва успевал вертеть рулем влево-вправо, и меня слегка затошнило.

В желудке переливался утренний кофе. Постепенно повороты стали попадаться реже, я было облегченно выдохнул — как вдруг автобус въехал в зябкую рощу криптомерии. Деревья росли густо, как в первобытном лесу, закрывали солнце, окутывая все мраком. Внезапно воздух из открытого окна стал холодным и заколол кожу своею влагой. Автобус долго ехал по этой чаще, и когда уже начало казаться, что весь мир навеки заполонили криптомерии, лес закончился, и мы выехали в горную котловину. Вокруг раскинулись зеленые поля, а вдоль дороги текла красивая речка. Вдалеке виднелась тонкая струйка дыма, висело постиранное белье, лаяли собаки. Перед одним домом высилась поленница дров под самую крышу, а наверху спала кошка. Дома-то вдоль дороги стояли, однако совершенно не попадались на глаза люди.

Картина повторялась несколько раз: автобус то углублялся в лес, то выезжал к жилью и опять углублялся в лес. На каждой остановке в деревеньках выходило по несколько человек, но при этом никто не садился. Через сорок минут автобус остановился на перевале, с которого открывался красивый вид. Водитель объявил, что здесь придется подождать минут пять-шесть, так что желающие могут выйти. Оставшиеся пассажиры — четыре человека, включая меня, — спустились на землю, размялись, покурили, любуясь расстилавшейся перед глазами панорамой Киото. Водитель справил малую нужду. Красиво загорелый мужчина лет пятидесяти, севший в автобус с большой коробкой, перевязанной веревкой, спросил, куда я собираюсь? В горы? Объяснять что-то было лень, и я сказал «да»."

— У тебя красивый голос, — сказала Полина.

— Думаешь? — без интереса спросил я, а кровь тут же хлынула к щекам.

— Ага. Слушай, можешь, пожалуйста, принести чего-нибудь выпить? Эта жара нестерпима.

Выпить… Да я хоть сейчас тебе отлизать готов, только заикнись. А вслух сказал:

— Да, сейчас.

Я прошел на кухню, где сидели моя мама и мама Полины. Как и подобает, они о чем-то разговаривали. Достав из холодильника лимонад, я стал разливать его в два стакана, слушая краем уха их беседу. Меня всегда поражала эта чисто женская способность — поддерживать диалог абсолютно на любую тему. Даже если не найдется нужных слов, так хотя бы вежливыми кивками. Правда, только с другой женщиной, мужчины в это уравнения обычно не входили. А если все-таки повисла неприятная пауза, так поговорим о детях — беспроигрышная схема. О детях неинтересно разговаривать только тем, у кого их нет.

Я вручил Полине стакан и отпил из своего. Лимонад был холодный до ломоты в зубах, но такой приятный. Я уселся на шезлонг и вновь сделал вид, что читаю. Но на самом деле просто ждал, когда Полина опять заговорит со мной. К сожалению, ее временная расположенность сменилась привычным безразличием, так что я принял решение о стратегическом отступлении

Вернувшись в дом, я поднялся на второй этаж. И тут по пути к себе заметил, что дверь в комнату Полины приоткрыта. Оглядевшись по сторонам, и убедившись, что рядом никого, вошел. Внутри все было чисто и аккуратно. Сумка с вещами в углу, косметичка у зеркала, на вешалке красное платье в белый горошек, а на кровати какая-то книга. Я подошел и взял ее в руки. Это оказался "Французский роман" Бегбедера. Что удивительно — в оригинале. Пролистав пару страниц, я положил книгу на место, повертел в руках помаду и еще какие-то красящие приблуды, а потом склонился над сумкой. Замерев на мгновение, прислушался. Мало ли, раздадутся шаги. Медленно расстегнув молнию, стал перебирать лежавшие внутри вещи. Майки, футболки, шорты, короче, стандартный набор. А затем мне на глаза попались черные кружевные трусики. Это уже интересно. Вновь обернувшись на дверь, я аккуратно взял их в руки. Чем дольше я рассматривал и держал эту чудесную ткань, тем быстрее у меня билось сердце. Одна лишь мысль, что эти трусики были на бедрах Полины, терлись о ее лобок, заставляла меня гореть. Я поднес их к лицу и вдохнул запах. Ее запах. Такой удивительный и пьянящий. По телу пошли мурашки.

Замявшись, я убрал белье обратно, сложил вещи надлежащим образом, закрыл молнию и, стараясь не шуметь, быстро ушел в свою комнату.

Полина подпускала меня к себе лишь затем, чтобы в следующую секунду оттолкнуть. Словно играясь. Но тем не менее она взяла с собой кружевные трусики. И уж точно неспроста.

5

Я столкнулся с неожиданной проблемой — телевизор на чердаке перестал включаться. Произошло это еще очень некстати, я как раз собирался посмотреть фильм. Даже кассету выбрал — "Моцарт — навсегда" Годара. Она одна из немногих была в коробке с красивой лицевой стороной. И похоже, сегодня это было единственное, на что мне оставалось смотреть.

Отодвинув телевизор от стены, я стал разглядывать его заднюю стенку. Несколько проводов, кабель питания, какая-то наклейка. Я вытащил желтый провод из гнезда. Вроде ничего такого. Остальные тоже с виду были в порядке. Не понимая, в чем причина поломки, я, надеясь непонятно на что, засунул их все обратно, нажал на кнопку. И… о чудо! Телевизор заработал. Похоже, в руках у меня была какая-то чудодейственная сила, не иначе.

Вставив кассету в проигрыватель, я уселся на диванчик и ткнул "плей" на пульте. Тут, одновременно с появлением на экране логотипа "Gaumont", раздался стук в дверь.

— Войдите, — крикнул я, не оборачиваясь, будучи уверен, что это пришла мама. Или, на худой конец, папа.

— Привет, — окликнул меня голос.

Я обернулся и увидел Полину. Она стояла, убрав руки за спину и пристально разглядывая меня. На ней были желтая футболка и вельветовые штаны, удивительно, но ей это шло. Засуетившись, я поставил кино на паузу, потом поднялся с дивана.

— Привет. Ты… ты как тут?

— Решила посмотреть, чем ты тут занимаешься.

— Хорошо.

— Я что, помешала?

— Да нет. Я вот, кино смотрю.

— Что за фильм?

— "Моцарт — навсегда" Годара.

— Никогда не слышала.

— Это французский режиссер. Кайе дю синема, новая волна, все дела.

— Не особо помогло, — хмыкнула Полина, оглядываясь вокруг.

— Могу рассказать потом, — я вспомнил лежащий на ее кровати роман Бегбедера. — Ты же интересуешься… ну, всяким французским.

— Откуда ты знаешь?

— Не знаю… Предполагаю.

Она, с каким-то лукавством посмотрела на меня, потом подошла к шкафу с кассетами.

— Сколько же их тут…

— Больше сотни. Не знаю. Может, даже двести.

— И кто их сюда притащил?

— Это отца. У него раньше было такое хобби.

— Собирать кассеты?

— Собирать в принципе всякий хлам.

Полина улыбнулась, и я только сейчас заметил у нее ямочки в уголках рта. Очень мило.

— И ты все это смотрел?

— Ну, не все. Но многое.

Взяв с полки одну из кассет, Полина стала ее разглядывать.

— "Женщины на грани нервного срыва", реж. Педро Альмодовар, — задумчиво прочитала она, — А, так я это смотрела.

— И как?

— Ничего так. Миленький, глуповатый фарс.

— Мне тоже так показалось.

Вранье. Не смотрел я этот фильм. Какая же я тряпка! На секунду мне стало тошно от самого себя, но я быстро отбросил эту мысль на задворки сознания.

Поставив кассету на место, Полина потянулась к верхней полке, оголив при этом живот. Я сделал вид, что ничего не заметил.

— "Читай по губам", реж. Жак Одиар. Ух ты! И этот я тоже смотрела, ничего себе совпадение. А ты видел?

— Ага.

— Понравился?

— Да, классный.

Опять мимо. Я снова врал и ловил себя на мысли, что готов свернуть шею всем своим принципам, если потребуется.

— Слушай, а можно… — вдруг сказала Полина, убирая кассету обратно.

— Что?

— Ну, с тобой фильм посмотреть.

Я немного смутился от подобной неожиданности, но сегодня, казалось, вообще очень странный день. Так что стоило просто принять все его сюрпризы и плыть по течению.

Мы вместе уселись на диванчик, и я включил кино.

Первые минуты я не запомнил — постоянно косился на Полину, думал о ней. По сути, смотрел, как она смотрит кино. Но потом неожиданно втянулся и не отрывался от экрана до самого конца. В итоге, правда, я мало что понял. Годар на старости лет стал уходить в какие-то замысловатые эксперименты, жертвуя смыслом ради красоты изображения. Полина тоже не особо прониклась. Когда пошли финальные титры, она повернулась ко мне, нахмурив брови:

— Как-то… совсем… даже не знаю…

— Ну, как бы… там это всё… — задумчиво ответил я.

— Вот да. Именно.

Я улыбнулся. С внятным выражением мыслей у нас двоих, похоже, были проблемы. Но мы все равно отлично друг друга поняли.

Ночью я долго не мог уснуть. В голове снова и снова всплывала улыбка Полины. Почему она вдруг решила ко мне прийти? Уж не родители ли ее науськали? Нет, нет, нет. Между нами что-то возникло, какая-то связь. И она тоже это ощущала. Иначе и быть не могло.

Вскоре веки у меня отяжелели, и я уснул. Мне снились поля сирени. Огромные, яркие, без конца и края. Я шел, вдыхая пьянящий аромат цветов, и хотел, чтобы все это навсегда было моим. И только моим.

6

Лед, как говорится, тронулся. Удивительно, как мог сблизить людей совместный просмотр фильма. Теперь я стал проводить с Полиной практически все свободное время. И внезапно мне расхотелось, чтобы лето кончалось. Мы разговаривали, играли в волейбол, слушали музыку, смотрели фильмы и вновь разговаривали. Вскоре я понял, что вкусы у нас весьма похожи. Мы оба любили читать Довлатова, смотреть Долана, слушать Gotye. Но вот ее странную, мазохистскую любовь к Стивену Кингу я понять не мог.

— Да блин, нормальные книги, простые и понятые, — доказывала Полина.

— Это фастфуд. Ширпотреб. В нем никакой ценности, — настаивал я.

— А что, обязательно должна быть какая-то ценность и мысль?

— Хотелось бы.

— Порой не хочется грузиться чем-то сложным, а просто, не напрягая мозги, провести вечерок-другой. И Кинг для этого прекрасно подходит.

Я счел за лучшее промолчать.

В тот же день, взяв велосипеды и бутылку сока, мы отправились в импровизированное путешествие.

Солнце стояло в зените, мы ехали мимо полей и линий электропередач. В воздухе витал запах свежескошенной травы, ветер овевал мне затылок, и складывалось ощущение, что жизнь удалась. Я болтал с Полиной не о чем, а когда разговор буксовал, отпускал какую-нибудь остроту. Например, про щит с аляповатой рекламой мыла, который мы только что проехали. Полина смеялась, а у меня было такое чувство, будто в мире остались только мы вдвоем.

Где-то через час мы остановились рядом с подлеском, я слез с велика, Полина — следом. В паре метров, в тени деревьев, прямо из-под камня струился родник. Я набрал воду в ладони, отпил немного и умыл лицо. По телу прокатилась приятная легкость. Полина коснулась воды пальцами, но тут же отпрянула:

— Она же ледяная!

— А чего ты хотела? Чтоб можно было чай заварить?

— Иди ты, — она плеснула на меня водой, капли попали за шиворот, и я по-дурацки скрючился.

Постояв в нерешительности, Полина, громко выдохнув, омыла лицо и шею.

Я сказал с притворным восхищением:

— Ну ты прям крутышка.

— Крутышка? — она рассмеялась.

— Ну да, а что?

— Смешное слово.

— Скорее, милое.

— То есть я, по-твоему, крутышка и это мило?

— Да.

— Тогда спасибо.

Допив общими силами уже давно ставший теплым сок, налили в бутылку родниковой воды.

Выйдя из подлеска, мы уселись на мягкую и зеленую траву. Несколько минут прошли в тишине. Я подставлял лицо солнечным лучам, дышал полной грудью. Полина неожиданно зашевелилась. Не знаю, подействовал на нее так свежий воздух или лирика полей, но она, с тихим вздохом, положила голову мне на колени. Я замер, боясь лишний раз пошевелиться и молясь про себя: "Только бы не встал!" Грудь Полины плавно вздымалась и опускалась, глаза закрыты, казалось, она уснула. Я смотрел на ее грациозные руки, изящные колени, прохладные губы. Остановись, мгновение, и длись вечно. Сюда бы отлично подошла какая-нибудь любовная баллада Синатры

Неуверенной рукой я коснулся пахнущих чистотой волос Полины. Я мог бы собраться с силами, наклониться, поцеловать ее. Но не собрался, не наклонился и не поцеловал. Лишь продолжал гладить по голове.

Полина зашевелилась и открыла глаза.

— Думал, ты спишь, — сказал я, убирая руку.

— Нет, просто лежала.

— Удобно?

— Ты не представляешь, как, — улыбнулась она.

— Охотно верю.

Мы оба хмыкнули. Потом она вдруг спросила:

— А что ты помнишь о детстве?

— Много чего. Почему ты спросила?

— Просто детство — это будто другая жизнь. Ты был другой, мир был другой, да вообще все было другое.

— Хочешь, чтобы я рассказал?

— Расскажи, что тебе больше всего запомнилось.

— Больше всего… Блин, не знаю, почему, но в голове сразу всплывает один момент. Раньше, недалеко от нашего дома было поле ржи. Помню, я увидел его в первый раз. Взобрался тогда на небольшой пригорок, и оно бесконечностью раскинулось передо мною. Ему не было края, так мне тогда казалось. Все эти золотые колосья, которые качаются на ветру, а Солнце заливает их своим светом, это было… красиво.

— Действительно красиво.

— Представила?

— Ага.

— Ну, а тебе было хорошо в детстве?

— Да, лучше всего, — Полина мечтательно закрыла глаза, — я очень любила рисовать. У меня был такой красивый набор акварели, и я каждый день рисовала что-нибудь новенькое.

— Что?

— Всякое. Мне нравилось рисовать море. У мамы вроде до сих пор сохранился один из моих рисунков, там мальчик стоит на берегу и смотрит вдаль.

— Ты, небось, еще и прилежной отличницей была.

— Не угадал. Оценки у меня всегда были не очень.

— Отвлекалась? О мальчиках думала?

— Нет.

— Нет?

— Ну… думала, но по-другому.

Я усмехнулся:

— И как же?

— По-другому. Хочешь, расскажу про свою первую любовь?

— Давай.

— Мне было тринадцать. Я тогда приехала на юг к родственникам, и по соседству жил мальчик — Артур. Он был смуглый и высокий. А еще волосы у него были кудрявые и торчали в разные стороны.

— И что, он тебе нравился?

— Нравился… Я до сих пор помню его длинные красивые пальцы.

— Длинные пальцы… — задумчиво повторил я.

— Ну да, а что?

— Он до тебя дотрагивался?

— Я ему не позволяла.

— Правда?

Полина не ответила, смущенно отведя глаза. А я решил лишний раз не допытываться.

Затем она сказала:

— Дотрагивался, но иначе.

— Всё у тебя иначе. И как это было?

— Ну… я как-то сидела на скамейке и читала. Он подошел ко мне, взял за руку и прислонил к своей ширинке. На нем были такие тоненькие шортики, и я во всех подробностях ощутила его… ты понял.

— Член.

— Ну да.

— Любовь так любовь.

— Ну, а ты сам? Расскажи о своей первой любви.

— Да рассказывать-то нечего.

— Как это? Не было девочки, девушки, которая бы тебе очень нравилась, так что сердце начинало биться чаще, когда ты ее видел?

— Не было… — сказал я, а про себя подумал: "...пока не встретил тебя".

— Хорошо, а в школе ты с кем-нибудь встречался?

— Да. Она была из параллельного класса.

— Как ее звали?

— Рита. У нас, можно так сказать, был классический школьный роман. Гуляли, держались за ручку, целовались.

— А секс?

— И секс был.

— Вы расстались? Почему?

— Ну как-то вот так… Не знаю. Это было несколько лет назад, я тогда мало что в жизни понимал. Да и сейчас тоже.

— А мне кажется, ты очень многое знаешь.

— Но не про то, что действительно важно.

— Ты считаешь себя глупым?

— А ты так не думаешь?

— Тебе правда так важно знать мое мнение?

— Да.

— Нет. Не считаю. Мне наоборот кажется, что ты очень умный и интересный человек.





Стоило бы повесить на ближайшем дереве табличку: "Здесь, такого-то числа, Артем был предельно счастлив", чтобы запечатлеть этот момент навсегда. Я улыбнулся Полине и вновь погладил ее по голове. Меня переполняла радость. Значит, она тоже чувствовала эту связь между нами, иначе никогда не сказала бы подобного.

— Спасибо.

— А по поводу того, что действительно важно… Знаешь, мне кажется, мир — сумасшедшая штука. И все в нем лишено смысла, кроме верного тебе плеча, на которое можно положить голову и поплакать в ванне, наполненной горячей водой.

Так вот же это самое плечо. Мое плечо. Совсем рядом. Стоит лишь протянуть руку.

Но вслух опять ничего не сказал.

На обратном пути я почувствовал странное и малознакомое ощущение — мне не хотелось отпускать Полину. Я и раньше думал о ней постоянно, но теперь это была уже не просто похоть, а нечто большее. Настоящее чувство. Оно распирало меня изнутри. Похоже, я влюбился.

7

Все-таки порой я удивлял сам себя. Лежа на кровати, уже третий раз подряд слушал альбом "Unknown Pleasures" группы Joy Division 1979 года. Обычно мне подобная музыка не особо нравилась, но это другой случай. Она оказывала на меня странное гипнотическое влияние. Я будто входил в транс. Наверное, играл роль и тот факт, что Йен Кертис — солист — покончил с собой через год после выхода этого альбома. Прокручивая в голове этот факт, я находил в песнях группы все новые для себя смыслы. Правда, в основном какие-то депрессивные.

Моей любимой песней была "Shes Lost Control". В припеве Кертис пел: "Она потеряла контроль / Она потеряла контроль опять". Мне вспомнился прошедший день. Мы лежали на траве, и я снова читал Полине Мураками. Потом разговаривали. Я отпускал дурацкие шуточки, а она с улыбкой шлепала меня каждый раз по ноге. Как бы мне хотелось, чтобы она тоже потеряла контроль. Потеряла и накинулась на меня с жаром и пылкостью, целуя везде, где могла достать. Полина жаждала этого, я был уверен, просто сдерживала себя.

На следующий день мы поехали на озеро. Жара стояла страшная, с каждым днем температура росла на градус. Видимо, в конце концов мы все просто сгорим. Такой вот бесславный конец человечества. Хотя и чертовски поэтичный.

Всю дорогу отец ни с того, ни с сего травил байки из своей юности, а потом поставил "Losing My Religion" группы R.E.M., и салон заполнил голос Майкла Стайпа.

Мы доехали до места, я вылез из машины и потянулся. Солнце обжигало подбородок. Существование озера Верхнее, куда мы приехали, всегда меня забавляло. По одной простой причине — в ближайших окрестностях не было никакого Нижнего озера. Получалась какая-то глупость. Уж не знаю, что это: приступ топографического кретинизма или просто чья-то шутка.

Однако место это было удивительно красивым. Вытянутое и не особо глубокое озеро находилось по соседству с белоснежной церковью. По правому берегу, на небольшом возвышении, стояли яркие, будто нарисованные домики, а вода была такой прозрачной, что можно было разглядеть рыбок, плавающих по дну.

Я снял футболку с шортами и подошел к Полине, которая присвистнула, окинув меня взглядом:

— А я-то думала, ты тощий. Но нет, — сказала она, деловита забирая волосы резинкой, — даже пресс есть.

Я улыбнулся и ничего не ответил. Ну, не говорить же, что уже давно рассмотрел ее тело во всех подробностях.

Вода еще не успела достаточно прогреться и была прохладной. Я медленно, охая и ахая, вошел сначала по колено, потом по пояс. Обернувшись, я махнул Полине, мол, все ок, но она лишь помотала головой и сморщила свой хорошенький носик. А потом наши отцы с криками забежали в воду и нырнули с головой. Дабы не отставать от старшего поколения, я последовал их примеру. Полина тоже.

Мы долго не вылезали на берег, плавая туда-сюда, брызгаясь и выдумывая всякие штуки. Даже нашли деревянный плот в зарослях камыша и стали прыгать с него в воду. Но, в конце концов, маме показалось, что я через минуту умру от переохлаждения, и она заставила меня передохнуть. Будто я дитё малое. Накинув полотенце на плечи, я отошел в сторонку, открыл с характерным звуком бутылку "Колы" и сделал пару глотков.

Народу прибавилось с тех пор, как мы приехали. Взрослые, дети, подростки. Тут были все. И все они спасались от жары.

Внезапно меня окликнул чей-то голос. Я обернулся. Ко мне подошли две девушки.

— Привет, Артем.

— Давно не виделись.

Их звали Кристина и Оксана, они говорили по очереди, пахли мятой, носили кроссовки "Адидас", каштановые волосы спадали им на плечи, а в глазах читалось лукавство. Я не видел их лет пять или шесть. А то и семь. Они выросли в настоящих красоток, хотя и в юности уже были предметом моих влажных мечтаний.

Я: Дамы, какая встреча. Очень рад.

Кристина: Мы тоже.

Оксана: Безумно.

Кристина: Как дела?

Я: Не жалуюсь. А у вас?

Кристина: Тоже неплохо.

Оксана: Мы тут стояли неподалеку, все смотрели на тебя.

Кристина: Думали, подойти или нет.

Я: И все таки решились?

Оксана: Как видишь.

Я: Я рад.

Кристина: Слушай, хотели спросить…

Оксана: …Кто это там с тобой?

Я: Это — Полина. Подруга.

Кристина: В смысле девушка?

Я: В смысле просто подруга.

Кристина: Она симпатичная.

Я: Есть такое.

Оксана: И давно ты приехал, Артем?

Я: Несколько недель назад.

Кристина: Странно, и почему мы тебя не видели?

Я: Вы не видели меня несколько лет, так что уж переживать из-за пары недель?

Оксана: Остроумно.

Кристина: Молодец.

Я: Стараюсь.

Оксана: Со своей подружкой ты так же остроумен?

Я: Говорю же — мы просто друзья.

Оксана: А кто спорил? Ты спорила?

Кристина: Нет. Не понимаю, к чему это он.

Я: Я же вижу, на что вы намекаете.

Оксана: Мы? Ни в коем случае. Просто интересно.

Кристина: Вот-вот.

Я: Хорошо, хорошо.

Кристина: И долго ты еще пробудешь в наших краях?

Я: До конца лета.

Оксана: А что, задержался бы.

Я: К моему огромному сожалению — не могу. Осенью ждет универ.

Кристина: Универ… И что, он стоит того, чтобы уезжать?

Я: Расскажу на следующий год, как приеду.

Оксана: А я думала, мы созвонимся как-нибудь холодным зимним вечером.

Кристина: Да, будет идти снег, мы укутаемся в свитера и наберем твой номер. Ты сначала не возьмешь трубку, но потом мы услышим на другом конце твой голос, и станет так…

Оксана: ...Приятно.

Я: Да у вас талант. Вам бы книжки писать.

Оксана: А что, идея.

Кристина: Ну так что? Мы позвоним?

Я: Посмотрим.

Тут меня позвала Полина. Я попрощался с сестрами и пошел обратно. "Беги к своей принцессе", — съязвила Кристина под конец.

— А кто это такие? — спросила Полина, когда я подошел.

— Да так… старые знакомые.

По дороге домой проплывающие за окном пейзажи навеяли мне воспоминания из детства. Из той поры, когда я был молод и беззаботен.

Я как обычно приехал в Б. на летние каникулы. Идя по улице с какой-то палкой в руках, я был себе на уме и просто радовался жизни. Но все быстро изменилось. Я заметил их еще издалека, как всегда на своем месте. Красивые и довольные собой, можно даже сказать, наглые. Сестры Панарины. Мои личные враги и одновременно предмет бесконечного обожания. Для них я — пустое место, неинтересный задохлик из дома в конце улицы. Но для меня… Для меня эти двое были сродни богиням. Их нежная гладкая кожа, плавные колени, длинные пальцы, вьющиеся волосы, карие бездонные глаза — все это сводило меня с ума каждый раз, когда я смотрел на них. Они были близняшками, поэтому мое удовольствие еще и умножалось на два. Ускорив шаг, я прошел мимо них, стараясь исподтишка бросить взгляд на груди под облегающими майками. У одной из них сквозь ткань был виден лифчик, и я постарался навсегда запечатлеть этот момент в своей памяти.

— Привет, Артем, — вдруг сказала, наверное, Кристина.

Смутившись, я еле слышно буркнул: "Привет" в ответ и не оборачиваясь пошел дальше. А в голове пульсировало: "Они знают мое имя, они знают мое имя, они знают мое имя". Радость зажглась внутри, словно неоновая вывеска в ночи. На несколько минут я стал самым счастливым человеком на земле.

8

В один из дней, после обеда, мама послала меня за продуктами. Вручила список, дала денег и сказала, что на сдачу я могу взять что-нибудь себе. После еды меня жутко разморило, да еще и жара эта, но кое-как я все-таки собрался с силами.

Народу в местном магазинчике было немного. Отстояв небольшую очередь, я купил все по списку и ещё взял себе жвачки. Выйдя на улицу, стал возиться с оберткой, слепленной, такое чувство, суперклеем. В этот момент из ниоткуда появились Кристина и Оксана. На лицах улыбки, волосы собраны в хвосты.

Мы разговорились. Сестры сказали, что у них вчера уехали родители и теперь они дома совершенно одни. "Чудесная новость", — ответил я.

— И ещё у нас есть парочка бутылок вина, а распить их не с кем, — сказала Оксана.

Кристина подхватила:

— Может, поможешь нам? Посидим, поболтаем.

Я стал отнекиваться, мол, надо отнести домой продукты и вообще нет времени. Но они настаивали, и вскоре пришлось согласится.

По дороге близняшки, не замолкая, о чем-то разговаривали между собой, но для меня это все звучало как абракадабра. Имена, даты, места. Я даже не пытался уловить нить их беседы, а когда они что-нибудь спрашивали у меня, то просто кивал или что-нибудь мычал в ответ. Меня настораживало и одновременно заинтересовало их повышенное внимание к моей персоне.

Придя в дом, Оксана убрала купленные мною продукты в холодильник, а Кристина повела в гостиную. Тут было мило: круглый стол с оранжевой скатертью, цветочные горшки, на стенах фотографии девочек, на некоторых они совсем еще маленькие. Все это время, пока ее сестра возилась на кухне, Кристина не сводила с меня своих глаз цвета карий. Тогда, на озере, я был абсолютно спокоен, но оказавшись с близняшками один на один, вдруг стал нервничать. Заметив, что я смущенно потираю руки под столом, Кристина взяла мою ладонь в свою и принялась гладить.

— У тебя такая нежная кожа.

— Да… Может быть, — ответил я удивленно.

— Почему у всех мальчиков такая приятная кожа? И ресницы у тебя вон какие. Я хотела бы себе такие же. Потрогай мою руку.

Я стал гладить ее запястье.

— Ну, чувствуешь?

— Что?

— Сухость.

— Да вроде нет.

Кристина уже хотела была что-то ответить, но тут в комнате появилась Оксана с бутылкой вина и тремя бокалами в руках.

Не скажу, что я был особым ценителем вина и хоть что-то понимал во всех этих дубовых нотках, но то, что мы пили — это какая-то откровенная дрянь. Скорее спирт с ароматизатором, чем благородный напиток. Однако виду я не подал, а наоборот, быстро опьянел. И тогда разговор пошел. Каждая моя шутка встречалась взрывом хохота. Алкоголь заглушал логику и давал выход самым абсурдным мыслям. С каждым новым глотком я чувствовал себя лучше, выше, умнее.

Стало жарковато. Оксана распахнула окно, пустив в комнату прохладный ветерок. В этот момент Кристина будто невзначай коснулась моего колена. Потом провела ладонью выше и остановилась на ширинке. Я поднял на нее глаза.

"Ты, главное, расслабься", — сказала она, приблизилась ко мне и поцеловала.

У ее губ был кисловатый привкус после вина, они были горячие и манящие. Едва поцелуй распался, я захотел еще и прижал Кристину к себе. Она стала водить языком по моей шее, а я гладил ее грудь, живот, плечи. Я ощущал ее всю, рядом с собой.

Подойдя к нам, Оксана запустила пальцы в мои волосы, а потом стянула с себя майку, и я увидел ее лифчик. Все было как во сне. Потом она расстегнула застежку и обнажила свою белую грудь с набухшими сосками. Кристина засунула мне руки под футболку, целуя все ниже и ниже, а Оксана приблизила груди к моему лицу, и я начал лизать их, словно мороженое.

От сестер пахло душистым кремом, они тяжело дышали и постанывали в такт друг другу. Тело мое горело. Кожа, такое чувство, сейчас должна была расплавиться. Я не мог больше ждать.

Мы перешли из гостиной в спальню. Усевшись на кровать, девчонки стали целоваться друг с дружкой. Наблюдать это было великолепно. Языки и губы сплетались между собой, заставляя мой член с силой упираться в штаны. Оксана легла на Кристину сверху и стала покусывать ей шею, положив два пальца в рот. На спине у меня выступил пот. Целуя сестру в губы, Оксана изгибалась, будто кошка. Затем сбросила на пол трусики, обнажив узкую полоску волос на лобке, и, потянув меня за руку, легла на спину. В спешке я расстегнул пуговицу на поясе и позволил джинсам сложиться гармошкой у своих ног.

Но едва это произошло, что-то во мне щелкнуло. Я замер. Перед глазами возникло лицо Полины. Кристина подошла ко мне и взяла за мошонку. Но я отстранился от нее, надел штаны обратно и, замявшись на секунду, вышел из комнаты, ничего не сказав.

Что это вообще было? Я едва не занялся сексом с близняшками? Серьезно? Быстро перебирая ногами, я ощущал, как с меня слетает хмель., А ведь мне стоило только… что? Забыть Полину? Нет, я не мог так поступить. Все мои мысли так или иначе были о ней. Но мечта детства была так рядом и было так больно ее упускать. На секунду я даже начал сомневаться в собственном решении, хотя возвращаться было бы глупо. Представляю лица сестер, если бы я вдруг снова заявился в гости. Черт, как же мне надоела эта привычка — бесконечно размышлять, не продвигаясь вперед ни на сантиметр.

Но стоило мне прийти домой, как все сомнения разом отпали. Я увидел Полину. Она сидела в лучах солнечного света, подпирая щеку рукой, и, хмуря брови, листала какой-то журнал. С плеча у нее спала бретелька, обнажая янтарное плечо. Все на свете перестало быть важным, потеряло всякий смысл. Осталась лишь Она. И мне хотелось быть с Ней. Навсегда.

Тут в комнате появилась мама. Она удивленно посмотрела на меня:

— Ты пришел? А продукты где?

Только тогда я осознал, что забыл пакет дома у близняшек. Лишь в кармане одиноко лежала так и не раскрытая упаковка жвачки.

9

"СЕГОДНЯ В 20:00 — МОЛОДЕЖНАЯ ВЕЧЕРИНКА. МОДНЫЕ ХИТЫ, ЛАЗЕРНОЕ ШОУ, ГОРЯЧИТЕЛЬНЫЕ НАПИТКИ. ПРИХОДИТЕ, БУДЕТ КРУТО".

Полина вручила мне это цветастое объявление со словами:

— Ну как тебе?

— Выглядит ужасно.

— Согласна. Может, сходим?

— Давай.

Мы сообщили родителям, оккупировавшим веранду, куда собираемся, возражать они не стали. Я надел джинсы, футболку, а поверх рубашку. На ноги — мои любимые "Найки", которые я оберегал, будто святой Грааль, с самого начала каникул.

Усевшись на диване в гостиной, я стал ждать Полину. Меня била легкая дрожь. Формально мы ведь идем с ней на свидание. Пускай, быть может, и только в моем представлении. Но меня распирало предчувствие чего-то интересного.

Полина спустилась минут через пять — в том самом красном платье в горошек. Оно ее чертовски шло.

— Шикарно выглядишь, — сказал я.

— Ой, знаю.

— Очень самокритично.

— Самокритичней некуда, — с этими словами улыбка озарила ее лицо.

Мы помахали родителям ручкой, сели на велики и поехали. Благо было недалеко. По пути я стал рассказывать Полине, как давно обещал, про Французскую новую волну. Про Франсуа Трюффо и Алена Рене, про Жан-Пьера Лео и Джин Сиберг, про "Четыреста ударов" и "Хиросима, моя любовь".

Минут через пятнадцать мы были на месте.

Я еще издалека услышал музыку. Потом гул людских голосов. И наконец перед глазами возникло здание местного ДК. Народу тут была тьма. Полина бросила на меня удивленный взгляд, я ответил ей тем же. Казалось, тут собрались люди со всей округи. Видимо, местным жителям было совсем уж нечем заняться.

Оставив велосипеды на специальной парковке, мы окунулись в людскую толпу и, пробираясь сквозь нагромождение тел, вскоре оказались внутри, на самой дискотеке.

Внутри пахло дешевым одеколоном, алкогольными парами и потом.

Я бросил взгляд на танцпол, выглядящий как месиво из человеческих тел, вибрирующих в такт ритму, который задавал диджей. В животе поднималось странное ощущение. Спина покрылась липким потом. Погружаться в эту пучину не хотелось от слова "совсем". Но глупо было бы приехать и простоять весь вечер в сторонке.

Мы пошли танцевать. На пару минут я даже проникся общим весельем, но нервозность быстро вернулась. Вокруг было слишком много парней. И мне казалось, будто каждый из них смотрит на Полину, оценивает ее. Рассматривают ее ноги, шею, грудь. Я убеждал себя, что это лишь игра моего больного воображения. Но отделаться от этой мысли не мог.

Полина стала замечать, что я веду себя странно. Подойдя, она прокричала мне в ухо, иначе я бы ее просто не услышал:

— Все нормально?

— Что? А, да! Все ок!

— Ты как-то странно выглядишь!

— Да просто… Просто еще не втянулся!

— Тебе не нравится тут?

— Нет, нет, все супер!

— Точно?

— Да, точно!

— Если хочешь, можем уйти!

Я был бы рад, но мне не хотелось расстраивать Полину, которую, похоже, все устраивало:

— Нет, нет, ты что?! Пойду в бар! Выпью чего-нибудь. Вдруг поможет.

Полина улыбнулась мне и кивнула, а я направился к барной стойке, думая про себя — пока все складывается не очень.

Усевшись на табурет, я заказал четыре стопки водки. Чтоб наверняка. Бармен показал мне большой палец и удалился. В этот момент песня сменилась на более спокойную, и я вздохнул с облегчением. Слушать эту постоянную долбежку было невозможно. Стало потише, но жара была жуткая; казалось, даже стены потеют в этой парилке. Мне принесли заказ и я тут же осушил стопку. Потом бросил взгляд на танцпол. Кое-где уже мелькали голые торсы; губы сплетались в поцелуях; лица блестели от пота. Не удивлюсь, если все это в конце концов перерастет в оргию. Одна лишь Полина сияла среди всех остальных чистотой своих глаз.

Я помахал ей, но не был замечен. По такому поводу я тут же опрокинул в себя вторую стопку. Водка жгла горло и внутренности, но давала взамен удивительную легкость. Будто в сознании у меня распустилась роза, наполненная эмоциями, которым я раньше не смел давать ход.

Третья стопка. Заиграл какой-то медляк. Я вновь обернулся на танцпол в надежде увидеть Полину. И увидел, к собственному разочарованию. Она танцевала в обнимку с каким-то парнем. У него на футболке огромными буквами виднелась строчка из Цоя: "Перемен требуют наши сердца". Что за бред, это еще кто-то случает? Я еще не был пьян, но уже был зол. Ревность грохочущей волной поднималась во мне. А что, если это был хитрый план Полины? Прийти сюда, лишь бы побыть в объятиях какого-нибудь местного дурачка. Ей что, действительно нравились эти тупые бездельники в футболках группы "Кино"? Нет, не может этого быть. Никогда бы не думал, что это так сложно: молчать и смотреть.

Но четвертая стопка отбросила все сомнения. Кулаки сжались сами собой. Этот парень оказался в неудачное время в неудачном месте, рядом с той, кого я любил больше всего на свете. Встав с табурета, я направился к нему, исполненный решимости преподать урок. В ушах стоял шум, а лазерные лучи пронзали мне сердце, словно клинки.

Подойдя к сладкой парочке, я крикнул:

— Что тут происходит?!

— Артем? Ты что… — Полина отпустила фаната Цоя и с удивлением посмотрела на меня.

— Я видел, он тебя лапал.

— Что? Нет!

В разговор встрял этот самый парень:

— Чувак, я никого не лапал, ты о чем?

— Я сам видел.

— Мы с твоей подругой просто танцевали.

— Ага, да.

— Серьезно.

— И руку ты ей на жопу просто так положил, да?

— Артем!

На нас смотрела уже куча народу. Почти все присутствующие.

— Слушай. Я увидел, что она танцует одна, решил подойти. Если это твоя подружка, то извини, я не знал.

— Она не моя… Она не моя подружка.

— Ну и все тогда. Успокойся.

Конфликт, казалось, был исчерпан. Но запал мой, наоборот, разгорался с новой силой. Я жаждал драки, будучи уверенным в собственном торжестве.

— А чё ты мне указываешь, как себя вести? А? Успокойся?! Сам успокойся, нахер!

С этими словами я толкнул парня в плечо. Тот пошатнулся, отступил на шаг, но сохранял спокойствие. Пока что.

— Хватит.

— А то что? Что ты сделаешь, а? А? — еще один толчок.

— Просто предупреждаю.

— О чем? О чем ты предупреждаешь, м? Что ты сделаешь? — вновь толчок.

Это была точка невозврата. Кулак парня взлетел в воздух, мгновение, и он впечатался в мою скулу. Я рухнул на пол.

Дальше все было как в тумане. Музыка, звуки, шум. Все смешалось, я ничего не понимал. Полина что-то говорила мне, а я отвечал ей невнятным мычанием.

Затем мир снова стал четким. Мы ехали на великах обратно домой. Жутко болело лицо. Голова трещала. Я бросил на Полину взгляд, но она сосредоточенно смотрела на дорогу.

Бросив транспорт на участке, быстро пробрались мимо родителей, продолжавших свое застолье. Лишь затем нам в спину прилетел голос мамы Полины:

— Быстро же вы!

— Нам не понравилось, — ответила ей дочь.

— Скучно?

— Ага, да.

Наконец я лег на свою кровать и уставился в потолок. Полина села рядом, сложив руки на коленях. Несколько минут прошли в гнетущей тишине, каждый думал о своем. Я был беззвучен, измучен, комичен. Потом она сказала:

— Глупо…

— Что?

— Зачем ты так себя повел?

— А что не так?

— Что не так? Ты серьезно?

— Серьезно. Не понимаю.

— Не понимаешь… Парень этот был очень милый и обходительный. Не лапал он меня.

— Не лапал?

— Нет. С чего ты вообще это взял?

— Показалось, значит.

— Артем, что происходит?

— Я получил по морде.

— Я о другом.

— О чем?

— Ты ведешь себя странно.

— Нет, не веду.

— Даже сейчас.

Я отвел взгляд и замолчал. Полина спросила после паузы:

— И что ты скажешь родителям?

— Упал. С велика.

— На кулак?

— Да.

— Не поверят.

— Ну и плевать.

Вновь повисла густая тишина. Сердце у меня бешено колотилось, я весь дрожал. Мысли перемешались в кашу. Нужно признаться Полине во всем. Прямо сейчас. Или уже никогда. Все тело покрыли мурашки. Рука страха сжала мне желудок. Всего три слова, три простых слова… Но как же тяжело произнести их вслух.

— Полина…

— Да?

— Мне надо тебе кое-что сказать.

— Что?

— Я… В общем… Короче, я люблю тебя.

Ну вот, сказал. Подняв глаза, я вгляделся в ее лицо, пытаясь уловить эмоции. Но оно было неподвижным, будто маска. Затем Полина едва, самую малость, нахмурила брови. Я с трудом сглотнул, ожидая ответа. В ушах звенело, а она тем временем задумчиво подняла глаза к потолку.

— Ну скажи уже что-нибудь, — не выдержал я.

Во взгляде у Полины читались грусть и тяжесть.

— Артем… Понимаешь… Как бы тебе это сказать…

Я не шевелился. Не дышал. Боялся лишний раз подать признаки жизни, опасаясь спугнуть удачу. Но в глубине души понимал, что после подобных слов ничего хорошего уже не будет.

— …Ты мне нравишься. Но как друг. Ты классный, умный, симпатичный. Я отлично провела с тобой время и уверена, что ты найдешь себе хорошую девушку. Просто тут дело не в тебе, а во мне. Понимаешь?

Внутри у меня все рухнуло. Нижняя губа задрожала, но я старалась не подать виду. Стандартные фразы. Она не хотела ранить меня, но сделала еще больней. А где же, черт возьми, искренность?! Голова разрывалась от звона. Глаза занавесила смутная пелена.

Мне до смерти захотелось остаться одному. Я кивнул Полине, повернулся к стене и закрыл глаза. Повел себя, как ребенок, ну и ладно. Посидев рядом еще немного, она медленно встала с кровати и вышла из комнаты.

Едва дверь за ней закрылась, я вскочил, распахнул окно, и меня вырвало. Мерзкая, коричневая масса вытекла из моего горла и осталась на траве. Кислая желчь запачкала губы. Я вытер их тыльной стороной ладони и глотнул зыбко дрожащего воздуха.

В комнате быстро похолодало. Я закрыл окно, лег на кровать и с головой укутался в одеяло. Пытаясь разобраться, что теперь делать, я каждый раз натыкался на неразрешимые для себя вопросы. Меня это жутко бесило. Ужасное чувство, когда не можешь навести порядок в собственной голове. Повернувшись на бок, я закрыл глаза и постарался просто ни о чем не думать. Белый лист. Хотелось уснуть и оставить этот день в прошлом.

10

Несколько дней я провел в постели. Поднялась температура, бил озноб. Я чувствовал себя ужасно, спал почти все время, а в редкие часы бодрствования просто смотрел в потолок. Размышлял.

Мама волновалась, но я как-то смог убедить ее, что отравился и скоро все пройдет. Не знаю, поверила ли она, но хотя бы про синяк на лице спрашивать не стала.

Раз или два заходила Полина. Она негромко звала меня, но я всегда притворялся спящим. Не знаю, чего она хотела — поговорить, объясниться или что еще, но, думаю, ее голову, как и мою, за эти дни посетили самые разные мысли. Теперь выражение: "Любовь — болезнь" приобрело для меня совершенно новый смысл. Отказы в моей жизни бывали и раньше. Не раз и не два. Но сейчас… сейчас я был практически уверен, что умру.

К сожалению или к счастью, этого не случилось, я пошел на поправку. С чем это было связано — непонятно. Уж точно не с тем, что я оставил Полину в прошлом. Скорее наоборот. Если раньше я думал о ней постоянно, то теперь — каждую секунду. Она не на мгновение не вылезала из моей головы. И, может, от болезни я все-таки избавился, но этот вирус победить будет гораздо сложнее.

Родители были рады, когда щеки у меня перестали быть трупно-бледного цвета. Рады настолько, что укатили вместе с родителями Полины к каким-то другим своим друзьям.

Полина, по неизвестной мне причине, не поехала. Так, мы остались вдвоем. Я и она. Она и я.

Начался дождь. Крупными каплями он хлестал по стеклу, наполняя комнату ритмичными отзвуками. Стоя у окна, я смотрел на улицу, чуть отодвинув штору, наблюдая, как асфальт приобретает пепельный оттенок.

Надев черный свитер на несколько размеров больше, так что ладони утонули в рукавах, я подошел к зеркалу. Оценивающе осмотрел себя. Бледность еще не сошла полностью, но было уже лучше. Волосы слегка топорщились. Нижняя губа потрескалась. Но в целом — неплохо.

Выйдя из комнаты, я приблизился к комнате Полины, стараясь не издавать ни звука. Приложил ухо, прислушался. Тишина. Затем медленно открыл дверь, каждое мгновение ожидая услышать предательский скрип. Но все обошлось. Полина лежала на кровати, и, кажется, спала. Я приблизился к ней. Одета она была в белую футболку и домашние штаны. Глаза закрыты, а грудь мирно вздымалась и опускалась.

Коснувшись пальцами ее голой лодыжки, я погладил ее. Провел рукой выше и запустил ее под футболку. Полина зашевелилась, но не проснулась. Тогда я залез на кровать, сел на нее сверху, нагнулся и поцеловал в губы. Она медленно открыла глаза и несколько секунд сонно и с непониманием смотрела на меня.

— Артем… Что…

Я взял ее за грудь.

— Эй. Эй! Ты что делаешь?!

Полина дернулась, пытаясь вырваться, но я схватил ее за горло и несильно сжал. Нужно было показать, кто здесь главный. Она издала сдавленный крик, но мне было все равно. Пусть кричит сколько влезет, все равно никто не услышит.

Я вновь поцеловал ее. Дергая головой, Полина ударила меня. Но я не стал злиться, а просто схватил ее за руки и прижал к кровати.

— Артем! Артем! Хватит! Отпусти меня! Пожалуйста!

— Нет.

— Прости меня, прости! Я дура! Дура! Я люблю тебя, люблю! Клянусь! Отпусти!

Ложь. Наглая ложь. Мне было неинтересно слушать ее лепет. Все это осталось в прошлом. Попытавшись стянуть с Полины футболку, я вдруг оторвал кусок ткани. Тем лучше. Засунув ей в рот эту часть футболки, наподобие кляпа, я заставил ее заткнуться.

Полина заплакала. А я стал целовать ее плечи, шею, соленые щеки, медленно опускаясь все ниже и ниже. Затем коснулся через штаны ее вагины. Принялся гладить и ласкать ее. Полина снова дернулась и ударила меня. Из моей губы пошла кровь, но я не обращал на это внимания. Она лишь тихо капала на ее гладкую кожу.

— Знаешь, — сказал я, — я бы хотел ввести твою кровь себе внутривенно. Чтобы ощутить тебя, прочувствовать полностью.

В глазах Полины читался ужас. Думала, наверное, что я какой-то сумасшедший. Животное. Но я ведь просто любил ее, желал ее, а она отказала мне. Так кто в этом виноват?

Я быстрым и резким движением стянул с нее штаны и трусики. Передо мною предстал лобок, такой желанный и сокровенный. Он действительно был бритым. Обхватив ноги Полины, чтоб не брыкалась, я прильнул губами к ее вагине. Такая сладкая и приятная на вкус. Я лизал, целовал, впитывал ее. А Полина скулила, как сука.

Заставив ее перевернуться на живот, я скинул на пол шорты, плюнул на руку и измазал член в слюне. Затем лег на Полину сверху и вошел в нее. Сначала шло туго, но быстро стало посвободнее. Я ощущал пульсацию ее вен. Хотел поцеловать, но она вертела головой и разбила мне нос затылком. Бестия. Я неспешно двигал бедрами, то погружая член почти полностью внутрь, то вытаскивая по самую головку. Скривившись, Полина смотрела куда-то в сторону.

За секунду до эякуляции я успел вытащить член и залил ее бедра спермой. Все-таки детей мне пока не хотелось. Даже от столь прекрасной женщины. Выдохнув, я поднял шорты, надел их и вышел из комнаты.

Спустившись в гостиную, я постоял немного в раздумьях, а потом распахнул дверь и вышел на веранду. Теперь уже шел настоящий ливень. Из носа у меня сочилась кровь. Я вытер ее тыльной стороной ладони, потом вытер ладонь об кофту. Моя душа была переполнена до краев. Будто первый глоток воздуха, который вдыхаешь, вынырнув из воды. Почесав затылок, сделал шаг под дождь.

Я тут же промок до кончиков ногтей, но это было своего рода очищение. Я смывал с себя все прошлые мысли и невзгоды и шел вперед, навстречу новым открытиям. Я получил от Полины то, что хотел, пускай для этого и стоило постараться. Я стал другим. Я больше не любил Полину.

Но кто знает, может, завтра я полюблю ее снова..