Каким же наивным человеком я был, безвылазно живя в городе и оперируя замшелыми стереотипами о деревенских жителях! Сколько страсти скрывалось в этих людях, сколько скрытых чувств и нереализованных желаний пряталось под личиной вечной работы в поле, в огороде или просто дома, по хозяйству. Сколько сердец содрогалось в вечном томлении духа и горело в неугасимом желании наслаждений! К счастью, мне удалось познать душу деревни – не менее греховную, чем падший ангел городов.

В прошлом году я удачно женился, долго выбирая среди многочисленных кандидаток на моё сердце и папин кошелек, остановившись, наконец, на простой деревенской девушке – Евгении. Она была родом из небольшой деревушки N-cкой области, расположенной в двухстах километрах от города, где мы познакомились, влюбились, и остались жить после свадьбы.

Женился я поздно, в тридцать шесть лет, прогуляв большую часть своей сознательной жизни в амфетаминовом угаре ночных клубов и алкогольном мареве русско-финских бань, не расставаясь ни на миг с мирамистином. Я бы и дальше продолжал плыть по течению в полубессознательном бреду, если бы не отец, который поставил мне жесткие условия: остепениться и жениться. В противном случае это грозило отлучением от папиной денежной сиськи, а это никак не входило в мои далеко идущие планы бессмысленного прожигания жизни.

Девушка, которая подвернулась на радость мне и моим родителям, была тихой, скромной и немного нерусской. Женьке было всего восемнадцать лет – я был в два раза старше её – и наши отношения были окутаны лёгким флёром Набоковской фантазии. Женьку я случайно подцепил в каком-то ночном клубе, где она одиноко подпирала стену туалета. С первого взгляда я был покорен величием её форм. При более близком знакомстве она оказалась милой и непосредственной снаружи, и девственно-непорочной внутри.

Втрескавшись в меня с первого взгляда, Женька не подпускала ко мне ни одну тёлку на расстояние вытянутого члена. Заметив чей-нибудь неосторожный взгляд на моё достоинство или кошелёк, готова была любую порвать на пикульки. Имея стройную фигуру по городским меркам, и здоровенные сиськи по деревенским стандартам, моя Женька так и не смогла отделаться от комплекса провинциалки, шугалась моих вечно бухих друзей и их змеиных подруг. Она старалась отхилять от совместного кутежа под любым удобным предлогом.

Оказавшись в полной женской изоляции – её крепкие сиськи грудью стояли на защите моей нравственности – я был вынужден обучить свою благоверную всем премудростям развращенного секса. Ибо на заре нашего знакомства она оказалась сведущей в сексуальных игрищах, аки пень дремучий.

Я познакомил Женьку с некоторыми дополнительными местами в её девичьем организме через которые можно было без труда проникать в девственное нутро – без ущерба для здоровья и даже с некоторой степенью удовольствия – чем поверг её в полнейшее изумление. Она доверилась мне и оказалась прилежной ученицей. Через короткое время я создал из Женьки боевую секс-машину смерти – себе на погибель. Войдя во вкус плотских утех, доселе неизведанных крепким крестьянским телом, она пустилась во все тяжкие, стараясь наверстать упущенное.

Я скрывался как мог, но Женька доставала меня из любой щели, аки перепуганного таракана, и волокла к себе в спальню-пещеру, где и сношала – себе на радость. Силы мои были на исходе, и мой затраханный вместе со всем организмом мозг, выдал, наконец, спасительное решение: съездить в гости к её родителям в деревню.
Я был наслышан о набожности её матери, о суровости отца-алкоголика и помнил о той пасторальной скромности, в которую погружалась моя Неутомимая Вагина, стоило ей прибыть в родные пенаты. Расценив мое предложение, как акт доброй воли и любви по отношению к забытым предкам, жена расчувствовалась и чуть не задушила меня в своих объятиях. Я еле выжил, затерявшись среди сисястых грудей, а яростный минет, который я получил в награду за своё легкомыслие, чуть не отправил меня к праотцам: мне казалось, что вместе с яйцами мне высосали мозг.

Загрузив автомобиль доверху подарками для родственников – ограничиться цветочком аленьким моя супруга наотрез отказалась – мы двинули с ответным визитом в родную деревню жены: её родители были у нас в гостях один раз, да и то на свадьбе.

Здесь необходимо сделать маленькое лирическое отступление, чтобы было ясно, почему меня так тянуло к её матери – Алевтине Ивановне, простой моложавой женщине с раскосыми глазами. Она была немногим старше меня: ей было всего тридцать восемь лет.

В первый же день знакомства случился небольшой конфуз. Знакомясь с Женькиной матерью и целуясь по русскому обычаю – троекратно в воздух и касаясь щеками друг друга – кто-то из нас неловко повернулся, и последний поцелуй пришелся в губы. Мы с Алевтиной Ивановной пару секунд стояли дольше обычного, слившись губами в не совсем дружеском приветствии, потом она пошла на кухню разбирать сумки как ни в чем ни бывало: я же замер, как подстреленный.

Скольких женщин я перецеловал за свою бурную жизнь, я, конечно, не вспомню и под пытками, но такого ощущения я не испытывал никогда. Не знаю, в чём было дело: хоть её большие мягкие губы сочно поцеловали меня, но ничего сверхъестественного в этом поцелуе не было. Да и на поцелуй это было не очень похоже: так, прижались губами друг к другу, постояли, и всё. Однако мой член не просто отреагировал – он выскочил, как чёртик из табакерки. Я еще долго не мог успокоиться, скрываясь в ванне с задранным концом. Пришлось звать на помощь своего терминатора в юбке, которая быстро всё уладила: сосать Женька научилась отменно, став в этом деле настоящей мастерицей.

Прихватив с собой ящик виски – я надеялся отдохнуть по-взрослому – мы весело катили в свой первый в жизни отпуск, за который, правда, пришлось платить дорожный сбор: трахнуть Женьку в зад в придорожных кустах. Она, счастливая, болтала потом всю дорогу без умолку, и мне пришлось заткнуть ей членом рот, предупредив, что, если я кончу раньше, чем мы подъедем к деревне – она получит по репе.

Жена легко справилась с поставленной задачей и мы, изнуренные сексом и дорогой, прибыли, наконец, в деревню: в воздухе густо пахло сеном и говном. В сенях нас встречали родители: Алевтина Ивановна и Женькин отец. Звали его Гаврила, только отчество я никак не мог запомнить. Он был сильно проспиртован – как выяснилось, ещё со вчерашнего вечера – и не узнал меня.

Моя тёща, Алевтина Ивановна, крепко обняла меня и подставила милое лицо для поцелуя. Я набрался храбрости и поцеловал тёщу прямо в губы, обойдя привычные традиции – тем более, что дочь, лобызаясь с ней, сделала то же самое. Получился такой же эффект, как и в прошлый раз: мы постояли несколько мгновений, прикоснувшись губами друг другу, и мой член стал пробивать себе дорогу наружу, как росток красного перца из земли после дождя. Потом теща спокойно отстранилась, улыбнулась мне, и пошла с дочерью на кухню – разбирать подарки.

Я был поражен эффектом, который производила на меня эта женщина! Вместо отдыха от сексуальных баталий, мне захотелось оттрахать её по полной программе. Но это было – увы! – невозможно, и я засеменил к жене с горячим желанием выпустить пары.

Женька, увидев меня в приподнятом состоянии, сделала страшные глаза, зашикала и погнала из кухни, размахивая полотенцем над головой как боевым штандартом. Я понял, что моя сексуальная программа в деревне накрылась медным тазом – и это было, в целом, хорошо – но труба звала на ратный подвиг – а это было плохо. Я заметался в поисках укромного места, где бы я мог разрядить обстановку.

Забившись в ванной между гигантской душевой кабиной и раковиной, я перезарядил свой кольт и пристрелил хозяйского кота, заглянувшего в мой район красных фонарей: любопытство должно караться смертью. Заряд попал лазутчику точно между глаз. Кот мяукнул и лапой смахнул мутные капли. Потом стал вылизывать липкую лапку: в воздухе отчётливо запахло зоофилией. Я поспешил покинуть место преступления, протерев по дороге морду кота какой-то тряпкой, которая валялась под раковиной. Нашим сексуальным контактом кот был явно разочарован.

Мне хотелось выяснить: почему я, как девочка-целочка, теряю свой покой от обычных поцелуев взрослой женщины. И хотелось продвинуться в своих исследованиях дальше, не ограничиваясь пионерскими радостями – я уже был большой мальчик – но я не знал, как это сделать.
Во время застолья, на которое собралось туча родственников, доселе мне не известных, я старался чокнуться с мамой Алей – она просила так её называть – и чмокнуться в завершении очередного тоста. Удивительное дело, она легко шла на поцелуи с моей стороны после каждой рюмки, а потом и сама стала целовать меня за столом – по поводу и без повода!

Но странным было не только это, но и реакция окружающих родственников и гостей на наш откровенный флирт: она была нулевая! Возникало ощущение, что это стандартная форма общения для окружавших меня людей, или они просто не видели в этом ничего предосудительного.
Я весь вечер нетерпеливо стучал своей балдой по ножке стола, рискуя сдвинуть его с места со всеми угощениями и гостями заодно, мечтая как-нибудь уже присунуть своей тёще.

Ночью, когда все гости разошлись и на кухне остались пить чай только я с Женькой и Алевтина Ивановна, я подсел к теще и стал нести какую-то восторженную околесицу, поминутно целуя её в губы. Мама Аля смущенно смеялась, что-то говорила в ответ, умолкая лишь на время поцелуев – которые длились все дольше и дольше – продолжая после них говорить, как ни в чём не бывало.

Моя Женька, глядя на весь этот неприкрытый разврат, почему-то умилялась. Она, верно, думала: «Как хорошо, что мой любимый нашёл с мамочкой общий язык!» Если бы она глянула под стол, её мнение сильно изменилось. Мне было необходимо срочно отсалютовать по поводу этой маленькой победы: ведь теперь я мог целоваться с мамой Алей где угодно и когда угодно, не рискуя внезапной потерей яиц. Я потрусил раскорякой в душевую кабину – заодно помыться с дороги.

С комфортом разместившись в кабине, которая с легкостью могла принять в себя небольшого носорога, я включил нижний душ, и раскрылечился над ним, зависнув над струями воды. Тёплые потоки приятно щекотали мои тылы, и я галопом погнал бородатого к финишу – благо он был не за горами. Я не слышал, как открылась дверь в ванную комнату, но зато услышал голос тещи за своей спиной:

– Вам потереть спинку?

Я замер, придушив лысого в руках, не зная, куда его спрятать: карманы остались в штанах, а штаны лежали на диване в комнате для гостей.

– Спасибо, Алевтина Ивановна! – гаркнул я, стараясь держаться к ней спиной.
– Да не на чем, – добродушно ответила тёща, и я почувствовал, как сильные руки принялись за моё тело.

Мама Аля опустилась на колени и намылила мою задницу, тщательно пройдясь руками между половинок. Мой морячок гордо смотрел вдаль, в надежде разглядеть в туманной дымке душевой спасательный круг подходящего размера.

Намылив меня со спины, тёща мягко развернула к себе лицом, и … продолжила намыливать дальше. Мой капитан болтался в дюйме от её головы, иногда тыкаясь в щёки, уши или забираясь на лоб. Алевтина невозмутимо продолжала натирать тело, как будто я вызывающе не торчал перед её лицом блестящей лысиной, из которой сочились прозрачные капли. Добравшись, наконец, до палубной пушки, теща непринужденно схватила её за ствол и стала надраивать волосатые ядра, которые через короткое время стали блестеть на зависть пристреленному коту.

Я наклонился к тёще и, со словами: «Мама Аля, спасибо большое!» – стал целовать её губы. Она крепко держала меня под уздцы и пыталась что-то сказать, но я не отрывался от неё, и она угомонилась. Тёща спокойно ждала, пока я с ней нацелуюсь, сжимая меня одной рукой и продолжая намыливать другой. Я и не думал прекращать: когда еще представится такой случай! Не долго думая, схватил её голову и стал целовать ее взасос.

Постепенно мама Аля стала мне отвечать, а не просто стоять на коленях, в ожидании, когда я, наконец, от неё отстану: видимо, эти поцелуи разбудили и её. Я стал медленно двигаться в её руке и – слава богу! – она поняла, что от неё требуется.
Тёща на мгновение выпустила меня, быстро сняла блузку, вывалив огромные груди наружу – я теперь понял, в кого пошла моя Женька! – закрыла глаза и стала искать мои губы для поцелуя. Я впился в них, с ходу воткнув язык между её зубов. Крепкие крестьянские руки схватили и погнали моего гонца в галоп, её губы полностью поглотили мои, высасывая из меня последние силы. Я понял, что попал на вечернюю дойку, и не заметил, как через минуту залил её груди обильными сгустками, перевыполнив план по ежедневному надою в колхозные закрома.

Мама Аля вытерла обширное, как поле, тело, убрав с него все высаженные мною семена, и непринужденно заговорила о чем-то, как бы продолжив дружескую беседу на пикнике, прерванную незначительными осадками. Я восхитился таким подходом с её стороны и решил, что у меня есть теперь шанс продвинуться дальше в исследованиях загадочной крестьянской души – благо у меня была в распоряжении целая неделя.

Утром, оставив свою деревенскую половинку в объятиях морфея – если была возможность, Женька вставала поздно днём – я кое-как привёл себя в порядок и ломанулся на кухню. Моя ржавая – после вчерашнего – голова требовала полной антикоррозийной обработки, и патентованное средство марки «Джонни Уокер», заботливо захваченное мною из города, было сейчас, как нельзя кстати.

На кухне я застал предмет своих желаний, облачённый в короткий ситцевый халатик цвета беж. Тёща надраивала грязную посуду после вчерашних посиделок – также, как вчера она надраивала меня. Я поздоровался, мы поцеловались, потом ещё поцеловались, потом ещё… И я понял, что Женькина мама обладает каким-то природным магнетизмом, противостоять которому я был не в силах: мой чёртик опять выскочил из штанов, наливаясь силой и превращаясь в самого настоящего дьявола.
Тёща вернулась к посуде, а я в изнеможении плюхнулся на стул, пососал Джонни из горлышка и стал лихорадочно вспоминать: какой срок предусмотрен за изнасилование? Вот и отдохнул, называется, от плотских утех в тени дерев…

Алевтина Ивановна вооружилась тряпкой и полезла под стол подтереть какой-то кровоподтёк. «Это Гаврила вчера опрокинул бутылку красного», – вспомнилось мне. Тёщин халатик задрался, и на меня уставился глаз Саурона, обрамленный «ресницами» чёрных волос между белых полушарий, с коричневой ямочкой «на лбу». Белья на Алевтине не было. Мой дьявол поднял голову и пристально посмотрел одиноким глазом в манящий источник вселенского зла: ему хотелось туда до липких слёз.

Как вещий друид я пошёл на древний зов предков, доставая по дороге свой корень омелы, приготовившись совершить обряд жертвоприношения. Ничего не подозревающий агнец, стоя в позе речного омара, старательно затирал последствия вчерашнего журфикса, бесстыдно сверкая голым естеством. Я возложил длани на упругие бока кающейся Магдалины, и пронзил её копьем Судьбы – пророчество свершилось!

Тёща охнула, поскольку обряд посвящения был для неё полной неожиданностью, и вежливо замерла. И тут на меня снизошло просветление: вероятно, всё, что хочет и делает мужчина в этом доме, подлежит обязательному и беспрекословному исполнению. Теперь понятным было её отношение к поцелуям! Мне не терпелось проверить эту мысль на практике, и я с наслаждением стал трахать Женькину мать.
Тёща стояла, не двигаясь, как корова в стойле: не мычала, и не телилась.
Я раздухарился и ткнул указующим перстом в шоколадный глаз – пора было перебираться вверх по карьерной лестнице.

– Нет, – тихо сказала раба божья Алевтина и перекрестилась.

«Понятно, – подумал я, продолжая загонять тёщу в угол стола, – значит, всё-таки, существуют ограничения по использованию малых народов в полевых условиях. Видимо, и омлетом тут не пахнет – не христианское это дело». Продолжая наполнять маму Алю пролетарским самосознанием, я вдруг услышал приближающийся скрип половиц, и трубный глас архангела Гавриила возвестил о явлении мужа, озадаченного, на этот раз, поисками истины не в вине, а в жене.

Ясно представив себе, как отправляюсь в ад по частям, если Гаврила застукает меня за этим не богоугодным делом, я пробкой от шампанского выскочил из узкого горлышка мамы Али и с заинтересованным видом стал рассматривать репродукцию, висящую на стене. Это оказалась картина Верещагина «Апофеоз войны», где среди пирамиды черепов я уже отчётливо видел свою бестолковую голову.

Тёща вылезла из-под стола и столкнулась нос к носу с Гаврилой, заруливающим на запах войны: на кухне отчетливо пахло битвой полов.

– А… это ты, – неуверенно сказал Гаврила, вновь не узнав меня, и повернулся к Алевтине. – Алька, – сказал он жене, которая судорожно вздрагивала и косилась на меня. – Пойдём со мной, в огороде поможешь.

Алевтина кивнула и мелкими шажками засеменила вон из кухни, напомнив мне японскую гейшу. «Это что же, опять заниматься рукоприкладством? – мысленно возопил я, сжимая в кулаке нереализованные возможности к самопознанию, – нет уж, увольте!» Я горным козлом поскакал в огород вслед за своей козочкой, намереваясь под любым возможным предлогом закончить обряд инициации.

На огороде необъезженная лошадка Аля стояла крупом кверху промеж грядок, а соседский мужик, с полевым биноклем наперевес, изучал тёщину грядку промеж ножек, прячась в ветвях массивного дерева, напоминающего дуб в цвету. Подпрыгивая от нетерпения и гарцуя вдоль межи, я неумолимо приближался к раненой кобылке, желая добить её точными ударами в зияющую на солнце рану.

«Гаврила был подле сарая – Гаврила, молча водку пил. Пока он занят был процессом, схватил я тёщу за бедро и, чтоб она вдруг не упала, её на крюк свой насадил...» Я весело бормотал по дороге к тёще какую-то ахинею, как акын: что увижу, то спою – подбираясь к заветной мечте. Мама Аля по обычаю затихла – она сразу становилась шелковая, когда Каменный Гость посещал её темницу – и я, воровато озираясь по сторонам, поскакал что есть мочи, неся концом благую весть.

Гаврила временно бросил пить и посмотрел на нас. Я остановился и приветственно помахал ему рукой. Он посмотрел мутным взглядом куда-то мимо меня и рухнул в кусты. Я заржал и, роя копытом землю, устремился к финишу. Тёща вдруг очнулась и стала двигаться со мною в одной упряжке. «Вот и тебя, наконец, пробрало», –обрадовался я, что есть силы хлюпая внизу.



Сзади что-то хрустнуло: это с дуба рухнул сосед, не выдержав накала страстей. Я мысленно послал ему джедайскую установку: «Ты ничего не видел», но, видимо, сосед был тойдарианцем от рождения и не чувствовал Силу. Он с воплями помчался по деревне, размахивая биноклем, треснувшим от напряжения, и скрылся вдали.
Всему когда-то приходит конец – пришёл он и к Алевтине. Она вдруг тоненько заголосила и вся завибрировала.

– Ой, что это… как же это… что со мною… – запричитала она, еле держась на подгибающихся ногах.
– Это оргазм, детка, – пафосно изрёк я, добивая её, грешную, разящими ударами своей палицы, закалённой в семейных боях. И тут я почувствовал, что и для меня наступил момент истины.
– Fatality!!! – страшным голосом закричал я, выпуская порцию медихлориана в изможденную вагину, и повалился на землю, увлекая за собой счастливую фемину на благоухающую постель из трав и цветов – в пучки салата и резеды.
– Напрасно вы, мамаша, отказываетесь от всяческих удовольствий! – я тяжело дышал и еще не отошёл от Битвы Пяти Воинств. – Вон, у дочки поинтересуйтесь, как бывает хорошо. Она тоже только из-под шкафа вылезла, когда со мной познакомилась: видимо, это у вас семейное. А теперь от этой секс-террористки спасу нет: приходится скрываться в глухой деревне. Отдохнуть я хотел от всего этого… если бы не вы.

Алевтина Ивановна ничего не отвечала, только мелко дрожала, с трудом восстанавливая дыхание, и улыбалась…

***

Все последующие дни я охотился за желанной добычей, настигая тёщу в самых непредсказуемых местах: то в ванной, пока она развешивала бельё; то на кухне, во время мытья посуды; то в её супружеской постели, рядом со спящим в хлам мужем; то во время дойки коровы в сарае, то на огороде во время кормления кур.
Алевтина действовала на меня, как Виагра. Раньше я не обладал такой мужской силой: моей потенции хватало, в лучшем случае, на пару раз в день, да и то – по великим праздникам. Сейчас же я мог заткнуть за пояс самого Геракла с его сексуальными подвигами, трахаясь по пять раз на дню. Да что там за пояс – я и его бы трахнул, даром, что он мужик.

Гаврила нам не мешал. Он всё время находился в параллельном пространстве. Я был для него случайным призраком, вторгшимся в его разрушенный и неспокойный мир, и внятно поговорить с ним мне так и не удалось.

Моя Женька целыми днями раскатывала по деревне на велосипеде, встречаясь с подругами и пропадая неизвестно где, давая мне возможность без стеснения иметь её маму при любом удобном случае. Правда, ночью мне пришлось пару раз выполнить обязательную программу. Женька тосковала по анальному сексу, и я быстро приводил её в чувство в ожидании очередного утра: тогда с Алевтиной Ивановной опять начиналась программа произвольная.

Тёще стала нравиться эта игра: она теперь регулярно кончала и, зачастую, сама подстерегала меня где-нибудь за углом. Когда я хотел, например, предаться отдыху на сеновале в компании старины Уокера, она находила меня и нежно дрочила, глядя на меня преданным взглядом собачьих глаз. Приходилось объезжать её по новой, снова и снова. Постепенно Алевтина стала напоминать мне свою дочь, и я хотел только одного: трахнуть её уже по полной программе, не избегая нехристианских мест, и покинуть этот гостеприимный дом – он уже мало чем отличался от моего собственного.

Наступил последний день нашего пребывания в деревне. Неделя пронеслась незаметно, оставшись в памяти одним нескончаемым трахом, словно я вступил в Эру Совокупления. В последний день мы с Женькиной мамой почти не виделись: быстрая ебля на кухне встояка, пока она готовила завтрак, и торопливый трах на обеденном столе, пока Женька ходила в подвал за квашеной капустой, не в счёт...

Вечером женщины занимались упаковкой вещей в дорогу, Гаврила лежал в предбаннике лицом в плошке с кошачьей едой и пускал носом пузыри, а я нежился в кровати после душа, готовясь ко сну. Я уже дремал, как вдруг почувствовал, что меня осторожно приводят в боевую готовность: кто-то тихо дрочил член не спрашивая, хочу я этого, или нет. Это оказалась Женькина мать, которая, присев на краешек кровати, ласкала его руками, с любовью глядя на меня.

– Вы завтра уезжаете, – заговорила она, заметив, что я открыл глаза. – Сегодня последняя ночь. Я помню, что вы мне сказали, тогда, в первый раз… И я хочу попробовать. Чтобы не жалеть, что не сделала, когда была такая возможность.

Не давая мне времени на ответ, Алевтина Ивановна потупилась, посмотрела на результат своей ручной работы и перекрестилась.

– Господи, прости меня, грешную, – сказала она, потом наклонилась и осторожно лизнула головку.

Я не верил своим глазам: тёща опустилась ртом на член и стала причмокивать губами. Конечно, было приятно, но техника сосания отсутствовала напрочь. Я поднял голову: посередине комнаты стояла моя жена – она тоже не верила своим глазам.

«Дзин-н-нь!» – раздался стеклянный звук в моей голове: я представил себе, как мои обледеневшие от ужаса яйца медленно отделяются от организма и отлетают навсегда. Я посмотрел на выражение лица жены и зажмурился от страха. Тёща увидела Женьку, поперхнулась и, от неожиданности, зубами сжала мой орган. Потом подскочила, схватила Женьку за руку и потащила из комнаты.

– Мы сейчас, – сказала она сдавленным голосом, и они исчезли за дверью.

Пока я лихорадочно метался по кровати, выбирая между тем, чтобы выброситься из окна или забаррикадировать дверь, в комнату вошла похоронная процессия: Женька и её мама.

– Я все знаю, – глухим голосом сказала моя жена.

Вдруг вспомнились пингвины из мультфильма «Мадагаскар»: «Улыбаемся, и машем!» – подумалось мне. Я сжался под одеялом и втянул голову в плечи.

– Хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделал для моей мамы, – на лице жены вдруг появилась светлая улыбка. – Как в своё время сделал это для меня. И… я не сержусь, любимый.

Я обалдело смотрел на жену, не понимая до конца смысл сказанных ею слов. Женька, тем временем, подвела маму к кровати и заботливо сняла с неё халат. Передо мной открылось ядрёное тело женщины: с большими торчащими сосками на огромных грудях и красивым изгибом полных бёдер. Я первый раз видел Женькину мать полностью обнажённой: обычно я трахал её одетой по-домашнему. И тут мне стало не до шуток…

– Покажи ей всё, – сказала жена, сбрасывая с себя всю одежду. – Я помогу.

Они легли на кровать по обе стороны от меня, наклонились над головой и стали целовать мои губы, поочередно засовывая мне в рот свои влажные языки. Я мял их груди руками, не находя особой разницы в размерах, сжимал пальцами возбужденные соски и оттягивал их в стороны. Мои женщины ласкали мне мошонку и, переплетаясь пальцами на члене, нежно дрочили меня.

Потом Женька медленно спустилась вниз, проведя влажную дорожку по моему телу горячим языком, и стала слегка покусывать соски, облизывая их по окружности. Затем опустилась еще ниже, утопив язык в ложбинке пупка. Она вылизывала его, задевая подбородком липкую головку члена, которая упиралась ей под горло, и пристально смотрела мне в глаза. Потом совсем сползла к ногам, чмокнула член у основания и стала сосать головку, сжимая яйца в мягкой ладошке. Я не знал, что мне доставляет большее наслаждение: минет от жены, или поцелуи от тёщи. Наверное, и то и другое вместе.

– Мама, иди сюда, – позвала Женька и подвинулась, освобождая место.

Тёща с сожалением выпустила мои губы и, неожиданно грациозным движением пантеры, скользнула на зов дочери.

– Смотри и повторяй за мной, – сказала жена и вновь припала губами к члену.

Женька медленно обрабатывала весь целиком, задерживаясь около головки, лаская уздечку быстрыми волнующими движениями кончика языка. Слюна обильно текла по стволу члена, и Женька периодически влажно всасывала его, упираясь губами в мошонку.
Тёща сначала искоса, потом, осмелев, во все глаза стала смотреть, как член пульсирует между широко открытых губ дочери, ныряя во влажное горло. Алевтина облизывалась и непроизвольно ртом повторяла движения Женьки. Её рука пропадала где-то между бёдрами, и я представлял себе, что там происходит.

– Яйца ему пососи, он любит, – невнятно сказала моя жена, не выпуская член изо рта и, схватив мошонку у основания, подтянула к губам Алевтины.

Мама Аля наклонилась и сразу обхватила их целиком. Некоторое время держала во рту, привыкая к ощущениям, потом закрыла глаза и стала осторожно сосать. Я чувствовал, как она внутри вылизывает их языком. Это было заметно и по вибрирующим щекам – язык во рту ходил ходуном. Я купался в ощущениях, с наслаждением наблюдая за женщинами: они стояли рядышком, касаясь друг друга оттопыренными задницами и одновременно отсасывали моё мужское хозяйство.

– Давай теперь ты, – сказала Женька, тяжело дыша.

Она обхватила голову мамы, зажала рукой член у основания и стала водить раздувшейся головкой по её влажным губам. Алевтина, далеко высунув язык, стала ртом ловить её, потом отпихнула руку дочери, и сама схватила член у основания.
Тёща прижала к члену влажный язык, распластав его по всей головке, и стала энергично дрочить, облизывая по кругу и не пуская его в рот. Она вопросительно посмотрела на меня, и я одобрительно кивнул. Тогда Алевтина вытянула губы уточкой, плотно зажала губами головку и сделала несколько сильных сосущих движений: я видел, как появляются и пропадают глубокие ямочки на её щеках. Потом осторожно опустилась ртом на ствол, добравшись до мошонки, и затем стала медленно подниматься вверх, сдавливая член зубами, передними зубками покусывая головку. Кончиком языка слизывала липкие капли из дырочки, стараясь просунуть его поглубже внутрь.

– Да ты прирожденная минетчица! – с восхищением воскликнула Женька, глядя на мать. – Я тебе этого не показывала!
– Отличная соска! – подтвердил я, в изумлении глядя на чувственные ласки, которые вытворяла с членом наша неопытная ученица. – Где вы раньше были, Алевтина Ивановна?

Тёща улыбнулась одними глазами и, неожиданно, проглотила член до самого основания. Алевтина перестала двигаться и замерла. Женька с перепугу схватила мать за плечо.

– Мам, ты там не задохнулась? Ты можешь, с непривычки…
– Заткнись, дура! – прохрипел я, непроизвольно выгибаясь навстречу тёще. – Она меня сосёт! Горлом, представляешь?

Женька нагнулась и восхищенно уставилась на свою мать. Горло Алевтины плавно сокращалось волнообразными движениями мышц. Яиц не было видно: мошонку крепко сжимала мамина рука.

– Все, бабы, отвалите на хер! – простонал я, упершись ногами в плечи тёщи. – Я так отстреляюсь раньше времени и не доберусь до сладкого!

Я отпихнул тёщу, которая с влажным хлюпом отвалилась от меня: мне показалось, что я чудом спасся из доильного аппарата.

– Мама Аля, давайте я полижу вам, – сказал я, вставая. – Мне нужно успокоиться.

Женькина мать замешкалась, не совсем понимая, что от неё требуется, и моя жена шутливо повалила её на кровать, согнула колени и сильно развела её ноги в стороны. Потом провела пальчиками по маминой промежности, глянула на меня и игриво подмигнула.
Я уставился на тёщины бёдра: красные набухшие губы, обрамлённые густыми курчавыми волосами, раскрылись и я увидел влажную, зовущую … Нет, на киску это было совсем не похоже. Передо мной, истекая соками, пульсировала возбуждённая волосатая пизда.

Алевтина Ивановна в смятении задёргала ногами, потом затихла и закрыла лицо руками. Женька смущенно улыбнулась, и кивнула мне: «Приступай!» Я нагнулся и пощекотал кончиком языка большой клитор, который торчал из-под влажной складки. Вылизывать тёщу не было никакой необходимости: на ней и так живого места не было: она непрерывно текла, раскрытое влагалище сокращалось, и моя короткая ласка добила её окончательно. Тёща пронзительно вскрикнула и сразу кончила, чуть не прищемив мне голову бёдрами, которые она сводила и разводила, совершенно не контролируя себя.

– Раз, – сказал я, не к месту вспомнив бородатый анекдот про тёщу.
– Помоги её поставить раком, – попросил я жену. – Пора кончать это грязное дело.
– Сейчас, милый, – сказала Женька, с некоторой завистью косясь на мать, которая дёргалась на кровати и что-то бормотала, закрыв лицо руками.
Мы развернули Алевтину и установили её в коленопреклоненную позу. Я придерживал её за бёдра, щупая груди, а Женька вовсю орудовала пальчиками в промежности матери. Тёща стонала, приседала и крутила бёдрами: её бил множественный оргазм, волнами накатывающий на тело.
– Готово, – сказала Женька, запыхавшись. – Давай!

Я зашел сзади и руками широко развёл в стороны бёдра Алевтины. Женька поработала на славу, разработав анус матери и подготовив его к первому сношению. Я приставил головку к влажному входу тёщиного зада, и мама Аля замерла, продолжая что-то тихо говорить.

– Чего она там бормочет? – спросил я Женьку, прижимая член к анусу тещи.
– Она молится, – сказала жена.

Я обхватил член за основание и торжественно перекрестил её концом.

– Не юродствуй, – сказала жена. Я пожал плечами и вернул ключ на старт.
– Алевтина Ивановна, давайте сами, – великодушно сказал я. – Когда будете готовы.

Тёща тут же надвинулась задом на головку, остановилась, на мгновенье, почувствовав её упругость, и продолжила движение.

– Господи, прости меня, грешную! – выдохнула она, насаживаясь на член.

Я помог ей, двинув бёдрами навстречу, и наши тела плотно соприкоснулись: я целиком вошел членом в её девственный зад. Подождав мгновение, привычным движением стал трахать тёщу, не на что не отвлекаясь. Женька прижалась щекой к маминому заду, внимательно следя за тем, как член глубоко проникает в анус.

– Сильнее! – неожиданно прохрипела мама Аля, ритмично насаживаясь на кол. – Господи, мне нравится такая… Ебля! – добавила она и вдруг закричала в голос.
Алевтина соскользнула с члена и ткнулась лицом в кровать: её била судорога.
– Два, – тупо сказал я.
– Я тоже хочу! – нетерпеливо крикнула Женька и схватила мать за бёдра. – Давай, помогай!

Мы повернули тёщу на спину и развернули к себе, лицом вверх. Она не сопротивлялась и уже ничего не соображала. Женька встала раком над головой матери и нагнулась к её промежности.

– Теперь меня выеби… я тоже хочу в жопу! – Женька нетерпеливо повела задом и уткнулась губами в материнское лоно.

Я с разгона вогнал член в разгорячённую жену и стал с силой долбить её: в любимой дырке чувствовал себя комфортно. Посмотрел вперёд, откуда доносились чавкающие звуки: моя жена сосала мокрое влагалище Алевтины, загоняя в него язык. Меня дико возбудило это зрелище: я первый раз видел жену за лесбийскими ласками, да ещё отлизывающей собственной матери! Алевтина корчилась от наслаждения и билась лобком об губы дочери.

Густые капли стекали из промежности Женьки и капали тёще в рот. Она слизывала их и её язык, не переставая, двигался по опухшим Женькиным губам. Жена елозила раскрытой пиздой по лицу матери, то утапливая срамные губы в рот, то насаживаясь клитором на нос.

– Как же вы сладко ебёте меня! – простонала Женька и замерла на мгновенье, глубоко насадившись анусом на член. – Да-а-а… да-а-а… да-а-а! – закричала она и задергалась, заливая лицо матери.
– Блядь! Я сейчас кончу… С-с-су-у-ка-а-а! – завопил я, не в силах больше сдерживаться.

Женька соскочила с кровати, схватила мой разгоряченный член и быстро вставила матери в рот. Я стал протяжно кончать тёще в горло. Алевтина приподняла голову и жадно засосала, сосредоточено сглатывая сперму. Я захрипел, схватил жену за волосы и впился губами в рот. Женька рычала и кусала мои губы, держала мать за голову и сдрачивала рукой ей в рот остатки семени. Алевтина вдруг застонала, из горла стали доноситься булькающие звуки, и она крепко сжала бёдра. Рядом с ней на кровать рухнула Женька. Тела женщин сотрясались в сладких конвульсиях.

– Три, – выдохнул я, медленно двигаясь во рту Алевтины, выбрасывая последние капли наслаждения, уже почти ничего не чувствуя и не ощущая…

***

На следующий день я встал очень поздно, около часу дня. Я так и не вспомнил, чем закончились события вчерашней потрясающей ночи, и как мы уснули: когда я открыл глаза, на кровати рядом со мной никого уже не было. Нужно было собираться в дорогу. Я встал, быстро умылся и заглянул на кухню.

Там чинно сидели рядышком мои женщины и пили чай. Завидев меня, они переглянулись и смущённо заулыбались. Я им улыбнулся в ответ. Женщины, не сговариваясь, повернули ко мне счастливые лица, закрыли глаза и сложили губки бантиком для поцелуя. Я нежно поцеловал каждую из них в губы, задержавшись на Алевтине Ивановне: её поцелуи по-прежнему сводили меня с ума.
Уже в сенях, провожая нас домой, Алевтина, наскоро чмокнув дочку, долго и сладко целовала меня, обняв за шею и крепко прижимаясь всем телом. Потом отступила, с сожалением раскрыв объятия, и с грустью сказала:

– Жаль, что вы уже уезжаете, мне так понравилось… – она запнулась и не договорила фразу.
– Что понравилась, мам? – весело сказала Женька и хитро мне подмигнула.
– В попу и… сосать. И вообще… – Алевтина прикрыла глаза ладонью. – Еб… ебаться с вами со всеми. Прости меня, господи, – прошептала она и густо покраснела.
– Так приезжайте как-нибудь к нам в гости, – сказал я и обнял жену. – Мне тоже понравилось… – я покосился на Женьку, – нам тоже понравилось ебать вас, Алевтина Ивановна!
– Куда я поеду, – с сожалением ответила тёща и кивнула на Гаврилу, который стоял рядом, прислонившись к косяку под нелепым углом и непрерывно икал. – Не оставишь же его одного…

Уже отъехав от деревни на приличное расстояние, у Женьки звякнул телефон. Она быстро прочитала сообщение и восторженно посмотрела на меня. Глаза её блестели.

– Что там? – спросил я.
– СМСка от мамы, – сказала Женька, и прочитала: – Срочно вызвали в Собес. Буду в городе третьего числа. Остановлюсь у вас. Встречайте, мама, – это через два дня. – Добавила жена и сладко потянулась.

Мой старый Джонни шевельнулся в штанах, и я непроизвольно почесал промежность. Заметил, что Женька проследила взглядом за моим жестом.

– И что ты думаешь по этому поводу? – спросил я.
– Думаю, нужно обсосать это дело, – серьёзно сказала жена.
– Тогда начинай, – кивнул я и дёрнул молнию штанов…

По мере того, как жена все больше углублялась в изучение поставленного вопроса, я сильнее нажимал на акселератор. Через пять минут я уже нёсся по трассе на предельной скорости. За мгновенье до оргазма я крепко прижал голову Женьки к своему паху, высунулся в открытое окно и заорал:

– Алевтина-а-а! Я люблю тебя-а-а-а!!!