Ты обойден наградой — позабудь.
Дни вереницей мчатся — позабудь!
Небрежный ветер в вечной книге жизни
Мог и не той страницей шевельнуть.

Ночью я лёг спать опять в окопе. Вот так и захотелось мне на свежем воздухе подремать от души. Под буркой так тепло, да ещё рядом горячая полуголая Наташа, уже целый лейтенант медслужбы. Какая она довольная этими двумя рубиновыми кубиками в петлицах! И постоянно благодарит меня. Ну что – она заслужила это звание – её ловкие умелые ручки так чудесно лечили меня. А как она делает уколы – у неё точно “лёгкая рука”, как говорят. И просто чудесная упругая попка - я постоянно был в восторге от анального секса с Натальей!

Я открыл глаза. Наташа крепко обняла меня, закинув на меня свою ножку. Обе врачихи уже беременные, но я кое-что придумал… А облака-то по небу яркому, словно тщательно выстиранному, как корабли плывут, тихо, величаво. Красиво. Какая война, тут лежать надобно да на небо смотреть. И тихо, и спокойно на душе, и боль из груди уходит… Но как ни тяжело мне посылать людей на смерть, но надо! Ведь есть такое твёрдое слово «надо!» Но как мне тяжело - нужно посылать парней на смерть!

Ах, какой мне сон снился! Но почему всегда сны прерываются именно на самом таком интересном месте? Это был такой чудесный сон-видение. Я иду по полю, а тут навстречу мне быстро бежит моя прелесть Маргарита, точно как лесная фея. И я тоже бегу ей навстречу … И солнышко ярко светит... А я всё бегу...

Ну конечно же к ней. Она тоже невесомо летит мне навстречу. Одежда ей ни к чему? Вот только венок из одуванчиков красуется диадемой на голове. Цветы, солнце, волосы, её тело — всё излучает слепящий золотой свет. От этого яркого нестерпимого света у меня слезятся глаза. И сквозь слёзы причудливо искажаются и дробятся очертания плывущего мне навстречу мира… Это чудесное мирное поле, всё в цветах… Как мне хорошо…

Я падаю спиной в шелковистую, словно её волосы, и зелёную, как омут её глаз, траву. Над ним воцаряется глубокая, всасывающая в себя синь. А на фоне этой неотвратимой гипнотизирующей синевы появляется золотой ореол. Это она. Я вижу снизу её загорелые стройные ноги, которые уходят в неведомые выси, в туманное сжимание перспективы. Я замечаю там чёрный треугольник, чётко указывающий перевёрнутой вершиной, подобно путеводной стрелке, на ту особенную точку, в которой таится сладкое высшее телесное наслаждение. Я различает её глянцевитый, цвета кофе с молоком, животик. Чарующая ямочка пупка — будто потухший кратер этого чувственного вулкана. Я вижу её крупные, светящиеся на солнце груди. Их упругую оболочку распирает изнутри горячее давление крови и ещё какой-то неведомой силы. А в её животике я неожиданно чётко различаю зарождение новой жизни, там мой наследник… Какой сладкий и чарующий сон… Это видимо Рита обо мне подумала!

Но вот пора и вставать! Но мой «старый друг» уже стоял и Наташа, поняв это, сразу взяла его в ротик. Кончить мне она предложила в свою потрясающую попку, мотивируя, что вот здесь, на улице, под буркой, она мне ещё не давала. Как мне было чудесно! Отличное начало дня этой войны! Я наконец поднялся, размялся и вместо зарядки пошёл рубить дрова. А что, отличная разминка. И заодно и дрова будут и для кухни и для титана. Вот и Наташа резво подскочила и, надев сапожки, полетела скользящим шагом к дому. Видок был ещё тот, короткая ночнушка подскакивала до трусиков, открывая её стройные классные ножки. Один из часовых, сонный такой, сразу проснулся и даже точно совсем непроизвольно облизнулся. Потом он и второму большой палец показал — мол, вот какая классная и аппетитная подруга у нашего генерала. А второй громко — наш генерал только таких и достоин. Крутой он, вон немчуре как по сопатке надавал, точно кровью умылись. Отличный у нас генерал! Вот и девушки у него отличные! Но я сразу сделал вид, что не услышал, хотя приятно было, чего уж там…

А за завтраком я прочёл мои любимые стихи, мне так нравилась эта песня:

Очарована, околдована,
С ветром в поле когда-то повенчана,
Вся ты словно в оковы закована
Драгоценная ты моя женщина.
Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая.
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда ты моя сумасшедшая.
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями,
Обожгу тебя добрую милую.

Поднимаю голову - а это Наташа и Оля плачут, Оля всё записывает, а слёзы капают на лист бумаги. Потом девушки так сладко расцеловали меня - мол, они получили большое удовольствие от этих стихов. "Боевой листок" с этими стихами шёл нарасхват! Бойцы на передовой постоянно благодарили меня за "такие чудесные стихи", мол невесты их в полном восторге. Только Мехлис был всё недоволен! Ну и хрен с ним, с "этим членом", как постоянно шутили бойцы!

На Перекопе нас продолжала атаковать 73 пехотная дивизия, пытаясь прорвать там оборону. Немцы её переделали в танковую, вооружив её 48-ью танками Т-3 и Т-IV. 73-я была чисто пехотной дивизией, вся артиллерия и даже все обозы перемещались у неё на лошадях и подводах. Эта дивизия предназначалась для непосредственного штурма Севастополя, Но обстоятельства вынули Манштейна и её направить на передовую. Рудольф фон Бюнау, прусский генерал, кавалер двух железных крестов ещё за первую мировую войну, командир 73-й пехотной, был старым опытным воякой. Вот я его сейчас и задумал поймать на таком строгом следовании немецких уставов. Мы утром вроде будем наступать… А потом вроде в испуге отступать...

Наступление Крымского фронта на правом фланге этим днём будет для немцев совсем неожиданным и стремительным. Уж больно неудобным местом был Крым: один перешеек шириной в 9 километров! Для наступающих плохо, для обороны хорошо. Но… Там у 73-й дивизии было море средств и сил: доты, дзоты, склады, вкопанные танки, 40 орудий. Но… Наш штрафной батальон пошёл первым, практически это была разведка боем. Выявим все точки у немцев… Ну и "пощекочем" их... Для профилактики!

Я собрал всех командиров взводов этого батальона и предупредил, чтобы могли смотреть, как только увидят красные ракеты — всем бегом назад. Бегом! А мы прикроем… Тогда немцы попадут в огневую засаду! Поняли эту такую истинно казацкую хитрость? И тут явление Христа народу — Мехлис, услышав мой хитрый приказ и теперь бежит, глупо вытаращив и без того свои снулые, как у рыбы глаза. Даже слюна на три метра летит от его громких тупых воплей:

— Никаких отходов! Только вперёд! Ни шагу назад! Все здесь умрём, но врага сюда не пропустим! Все в штыковую и сметём врага штыковым мощным ударом!

— Да пошёл ты, мурло тупое! Конь педальных протухший! Тупой как двери в военкомате! Ну хорошо! Товарищи, с вами сейчас впереди будет идти в атаку армейский комиссар первого ранга товарищ Мехлис! Берите его под руки и вперёд, в атаку! Умирайте вместе! Ура! За Родину! За Сталина! Вперёд, храбрый герой товарищ Мехлис!



Как он завизжал, как недорезанная свинья, вырвался из рук, упал и на карачках сразу назад — немцы стали стрелять! Герой недоношенный! — теперь орал уже я, кончилось моё терпение, мог весь план сорвать. Будешь писать на меня? Не забудь свою писанину свернуть в трубочку. Зачем? Чтобы сразу себе в жопу засунуть, — гогот трехсот глоток наверно и до немчуры долетел. Ну а что — сняли парни своё сильное нервное напряжение. Но по плану… Да тут опять Мехлис орёт:

— Как Вы смеете на меня! Я член военного… — тут он дал «петуха» и заткнулся, видимо сорвал голос. А я воспользовался этим и сразу громко и чётко выдал:

— Что ты член, я это давно заметил, — выделив голосом именно это ударное слово «член». Вновь гомерических хохот трёхсот глоток взметнулся мощной волной.

Один из трёх сопровождавших его политруков было открыл рот, видимо в защиту своего босса, да свист нагайки и он, сразу громко завизжав, отскочил и, подхватив с остальными Мехлиса под руки, потащил его в машину. Мехлис похоже точно был в полуобморочном состоянии… Ладно, полежи в госпитале, может поумнеешь хоть немного… Не привык, что его могут осадить. В штыковую захотел! Но как самому идти, как сразу очень “храбро” и обосрался! Любит он других на смерть посылать! А как сам - так сразу в галифе наложил!

Ну и хорошо, все бойцы-добровольцы и штрафная рота сняли нервное напряжение, да я им ещё детский стишок, показав на толстозадого политрука:

А пуговки-то нету! У заднего кармана!
И сшиты не по-нашему широкие штаны.
А в глубине кармана — патроны от нагана
И карта укреплений советской стороны.

Опять хохот! Но вот теперь все рвутся в бой! Только я чуть психовал из-за тупых воплей Мехлиса. Как он мне нервы постоянно трепет!

- Надо нашему Мехлису учёным-химиком быть. Не знаете этот анекдот? - все бойцы сразу придвинулись ко мне и сразу стало так тихо.

- Пришёл один студент комнату снимать, а хозяйка его просит быть скромнее. Вон видишь пятно на потолке, тут был у меня химик шебутной. - Мадам, это результаты его опытов? - Нет, это и есть сам химик! - громовой хохот триста глоток явно донёсься и до немцев!

Ну всё - сняли парни стресс от воплей Мехлиса, всё же член Военного совета фронта! Мудак! Вот козел! Чуть весь мой план не сорвал! Ну раз его нет — работаем по плану. И получилось! И сработало! Батальон рванул назад, фон Бюнау лихо поднял своих героев Вермахта в свою контратаку и они нарвались на минное поле и растяжки. И тут по ним ударили прямо на расплав стволов трофейные MG-34 последними лентами. И, только остатки немцев залегли, тут удар наших «Катюш». Боевая часть этих РЗС-132 оснащалась 36-ю зажигательными элементами с температурой горения до 2000 °C, способными всегда вызывать массовые очаги возгораний.Сразу после удара наши гвардейские миномёты в балку и накрыть сетями. Прилетели асы люфтваффе, да их встретила стена огня — 12 отличных зенитных автоматов «Эрликон», снятых с немецких десантных барж. Кстати, сами баржи вывезли уже более тысячи раненых и две тысячи беженцев. Три «Лапотника» задымили — не ожидали асы Люфтваффе такого отпора и нарвались. Белые купола парашютов расцвели над степью! Вскоре среди них в плен был захвачен награждённый рыцарским крестом лучший ас немецких бомбардировщиков Люфтваффе подполковник барон Клеменс фон Шёнборн-Визентхайд. Тут почти смешной случай…

При моём появлении в штабе все встали, и только этот человек остался сидеть. Я прошел от двери и остановился перед ним. Тот поднял голову и тоже встал. Лицо его тем не менее оставалось надменным и выражало нескрываемое презрение к окружающим - он же барон. Глядя в глаза, он произнес несколько фраз на немецком. Мол, он сейчас согласен принять нашу капитуляцию и даже точно готов ходатайствовать, чтобы нас в плену кормили. Ксюша так чётко перевела его пламенную речь и все на КП заржали от души. Но я выдал, что вот с такими низшими чинами я не разговариваю. Тем более в таких обосранных кальсонах! Так что, барон, идите на конюшню, там Ваше место. И все опять ржать, точно как кони. Это для него было большим оскорблением, чем бы его избили…

Через пару часов пришли немецкие парламентёры с белым флагом — хотят забрать своих погибших и раненых воинов. Да на здоровье! А всех своих сразу предупредил — кто даже случайно выстрелит по немецким санитарам, тот у меня будет умирать долго и больно. Ведь пока работают немецкие санитары, то и наши санитары быстро смогут отправить своих бойцов раненых в госпиталь. А вот забрать наших раненых - это самое главное! И, как не бесился Мехлис, грозя своим «Маузером» с табличкой «За храбрость. И. Ст. « — никто не стрелял. Перемирие было нам на руку. Ведь увидев тысячи своих погибших, теперь немцы будут намного «скромнее» в своих атаках. Психология! Да и мы сумеем спасти наших раненых парней, вовремя став их лечить, да и окопы успеем сделать поглубже. Вот тогда родная земля наших бойцов и прикроет!

Лёг спать я поздно. Своего адъютанта вместе с врачами и с великаном Стёпой утром отправил в Джанкой. Я прозвонил — секретарь горкома поможет девушкам оформить документы по квартирам, как беременным бойцам РККА. А Стёпе вот ещё деньги — чтобы проехать по частному сектору на грузовике и купить, именно купить, сколько смогут нам продать — капусту, огурцы, помидоры в бочках. Это будут такие чудесные витамины нашим раненым. Да ещё также и ночным самолётом отправил деньги — рейсмарки из сейфов барж в Фонд обороны. Или нашему ГРУ Генштаба – для закордонных или для зафронтовых агентов. Заодно по просьбе Сталина — несколько «Боевых листков», как все вокруг считали — с моими стихами. А что такого — пиар есть пиар!

Девушки вечером приехали довольные – вскоре должно получиться, первый секретарь горкома пообещал. Но Наташа после ещё долго хлопотала надо мной. В этот день я много пережил — видел юных парней, ставших седыми после бешеного артогня и после жуткой бомбёжки, когда дико завывая сиренами, пикировали «Юнкерсы». Но вот её новые ласки и я расслабился немного.

Были поцелуи и путешествия рук по телу. Были умелые оральные ласки и поцелуи её сладкой груди и сладкие стоны. В её глазах промелькнул или страстный огонёчек или отражение света ночника, улыбка превратилась из милой и невинной в такую потрясающе соблазнительную. Я положил руку на её талию и поцеловал её. Хоть я целовался весьма отлично — у меня была отличная учительница. Губы у неё какие… Мягкие пухлые губы, юркий язычок, копна рыжих волос. Этот момент чётко отпечатался в моей памяти. А я рукой поласкал её горячую щёлочку и тугой клитор. Она потом рассказала мне, что так сладко почувствовала мою руку и всё… И тут она словно провалилась. В голове Наташи взорвались миллионы вспышек и рассыпались мириадами разноцветных звезд. Волна никогда ранее не испытанного оргазма пронизала ее тело во всех направлениях, заставив дрожать и изгибаться в конвульсиях удовольствия

И вот она уже обвивала меня руками. А моя рука спустилась со спины на её аппетитную попку. Всё. Я отошёл окончательно. В тот же момент она обхватила меня ногами. Глаза в глаза, а руки расстёгивают её лифчик. А она же стала стягивать мои трусы, выпустив на волю моего «орла»… Нас охватила стихия. Стихия желания и страсти. Наташа срывала с меня майку, я задирал её тонкую ночнушку и стягивал трусики. Ох эти стройные ножки, которые я раздвигаю… И её тихое: «Хочу, очень хочу… Я вас обожаю… Вы такой смелый, Вы такой страстный и такой умный… Все бойцы наши просто молятся на Вас… И я всегда молюсь за Вас, мой ненаглядный генерал…»