– А мне Люся больше нравится.
– Хорошо. Люся, так Люся. Закипел чайник, Люся.

Ответного разрешения говорить мне «Ваня» я ей не дал, да она, скорее всего его и не ждала. И все же такое вот неравноправное обращение друг к другу не помешало нам наслаждаться горячим чаем и болтать сначала о работе, потом вообще обо всем на свете.

Люся (буду ее называть теперь так для краткости) оказалась интересным собеседником: начитанная, азартная, остро и быстро реагирующая на мои аргументы, приводящая разумные доводы в подтверждение своих мыслей, доброжелательная по отношению к окружающему миру, но твердая в убеждениях…

Внезапно, прервав себя на полуслове, она спохватилась:

– Ой, у меня же в номере еще шоколадка осталась! Сейчас принесу.

Подхватилась, выскочила, и скоро вернулась с большой «Аленкой».

– Двенадцать.

Я взглянул на часы, поправил:

– Без четверти на моих.
– Нет, я о температуре в номере. Двенадцать градусов, и батарея совсем холодная.
– М–да… Так вы к утру вообще к простыням примерзнете!
– Да уж…

Чуть было не ляпнул, мол, давайте номерами поменяемся, но вовремя спохватился: это было бы уж совсем чересчур! Джентльменство джентльменством, но я в первую очередь для нее суровый шеф, и такое моё предложение неуместно.

Вместо этого я брякнул еще большую глупость:
– Оставайтесь.
Люся вытаращила глаза:
– Что–о–о?
Но меня уже понесло:
– Оставайтесь. Кресло раскладывается, номер у меня двухместный вообще–то, так что подушек и одеял хватит.
И ляпнул совсем уж ерунду:
– Обещаю не приставать.

Конечно же, предложение мое в Люсиных глазах выглядело ну очень уж скабрезным. И все же она, видимо, сообразила, что если у нее в номере в двенадцать ночи – двенадцать градусов, то при минус двадцати пяти на улице, при ветре в окно и при холодной батарее к утру ее придется от простыней ледорубом отковыривать.

Эти колебания мне удалось прочитать на лице женщины, но мыслей о том, что она решит остаться на ночь со мной, я не допускал. И отлично: вежливость я проявил, она отказалась, и ее будущее воспаление легких – не моя вина.
Ошибся.

– Мне очень неудобно, Иван Егорович… Но я и правда не смогу переночевать там. Я и так уже надела на себя всё, что можно, а пока шоколадку в сумке искала, замерзла совсем. Только…
– Что – только? Ну, я повторяю: приставать на буду, рассказывать кому–то – тем более. Слово даю.
– Ну… хорошо… Я только схожу еще раз, заберу кое–что.
– Да, конечно.

Она опять ушла, а я принялся материть себя за длинный язык. Вслух! Ругаясь, я разобрал свою постель на широченной двуспальной кровати, разложил кресло, достал полотенца–простыни–подушки–одеяла для гостьи, сложил стопочкой. Ну, и нах… в смысле – какого дьявола я устроил всё это? Ясно ведь, что в любом случае я окажусь в идиотской ситуации: не попытаюсь затащить к себе под одеяло сисястую бабу, ночуя с ней в одном номере – куры меня, как говорится, засмеют. Или загребут. Или как там эта чертова пословица? То есть, поговорка. Или присказка… Тьху!

А начни я домогаться ее – другая беда: нарушение данного мною честного слова; шумный скандал в случае неуспеха, или совершенно непредсказуемые последствия, если все же в конце концов я свой конец в нее засуну.Вместе со словами «сисястая баба» и «засуну конец» пришло осознание того, что засунуть в сисястую бабу конец мне хочется. И конец мой это желание подтвердил: вполне явственно начал шевелиться.

Люся принесла какие–то свои вещи – я даже не посмотрел. Разложила что–то на полочках в шкафу, в тумбочке, в ванной на полочке над раковиной.

– Иван Егорович, вы ложитесь, а я пока постелю себе.

– Ну да. Я сначала в душ.

Принимая неспешно душ, я размышлял, но уже не над тем, быть или не быть сегодня сексу, а над тем, как к этому прийти так, чтобы и овцы сыты, и волки целы, и пастуха не сожрали. «Приставать» нельзя, я обещал. Значит, нужно сделать так, чтобы «приставать» начала она. То есть, нужно спровоцировать её, но так тонко, чтобы в случае неудачи с полной уверенностью можно было заявить, что ей показалось. Хотя неудачи быть никак не должно!Для начала я вышел из душа в одних трусах–плавочках, почти ничего не скрывающих – ни сам член, ни тот факт, что он не такой уж и сонный. А что? Я у себя дома.

Люся, увидев это, подняла бровь, но ничего, естественно, не сказала. А я понял, что она поняла. Нырнул под одеяло, стянул трусы и открыто, а точнее, демонстративно вытащил их из–под одеяла и засунул под подушку:

– Не обращайте внимания, Люся, я всегда так сплю. Если на мне хоть что–то надето, я не высыпаюсь.

Как же не обращать внимания–то? Ха–ха! Попробуй тут не обрати! Люся, конечно же, обратила, да еще как! Она сама не заметила, как при виде всего, что я проделываю, она уставилась на то место на моем одеяле, где что–то топорщилось, и провела себя рукой по лбу. Ну–ну! Посмотрим, насколько ты устойчива!

– Можно, я свет выключу?

– Да, конечно. Не задвигайте шторы, а то в темноте ушибетесь.

Свет от уличных фонарей прекрасно освещал комнату, и я всё отлично мог видеть. Из душа Люся вышла в длинной ночной сорочке. Не очень эротично, конечно, зато никаких штанов: терпеть не могу женские пижамы!В узкий проход между ее креслом и моей кроватью я как будто случайно выставил руку. Она задела ее ногой.

– Ой, простите!
– Это вы извините.

Поворочалась, укладываясь, и стихла. Помолчали.

– Не спите, Люся?
– Нет.
– Ну, тогда, может…
– Что?

Я не ответил. Пусть сама придумывает. А пока что, чтобы легче ей думалось, я опять нечаянно свесил руку с кровати в сторону кресла – примерно до середины прохода. Не иначе, как тоже случайно, Люся тоже выбросила руку в мою сторону. И так уж получилось, совсем не специально, что эти две руки прикоснулись друг к другу. Видимо, во сне, пальцы одной руки стали перебирать пальцы другой… Потом более длинные пальцы чуть–чуть потянули к себе те, которые потоньше и покороче.

Вместе с пальцами потянулась и рука, а потом и ее обладательница. Ко мне под одеяло.

– Никак не согреюсь.



А что, нормальное оправдание! Ну, если холодно, так тут ничего не поделаешь – кто хошь ко мне в постель переберется!
Ладно, перебраться–то Люся ко мне перебралась, но так ведь пока что на этом дело и закончилось! То есть, я, конечно, для скорейшего согревания обнимал женщину, забирался руками к ней под ночнушку, мял, тискал, ласкал её большие мягкие груди, теребил соски сначала пальцами, а потом и языком… Я гладил ей живот, трогал и гладил её там, где живот переходит сначала в кудрявые заросли, а потом в расщелину между ног…

Никакой ответной реакции я не видел. То есть, совсем никакой! А ведь всё это я очень даже хорошо умею! Но Люся просто лежала на спине с ночнушкой, задранной до самого горла, и с раздвинутыми и согнутыми в коленях ногами. И – напряжена как–то непонятно.

– Что такое? Что–то не так?

– Я не знаю. Я думала, что это у вас что–то не так. Я давно уже… вот… ноги раздвинула.

До меня начало доходить: она просто не умеет заниматься сексом! Ей давно за тридцать, она замужем, есть ребенок, а она в этом деле – новичок?!

Я прекратил свои бесплодные попытки хоть как–то разбудить в женщине желание, одернул длинную сорочку.

– Так… Люся! Ну–ка, давай–ка начистоту: у тебя, кроме твоего Василька, другие мужчины раньше были?
– Нет, что вы, никогда!
– Так какого ж дьявола ты с кресла сюда пришла? Я не заставлял, не просил, даже не намекал!

(Тут я, конечно, немного соврал: чуть–чуть то я намекал, в смысле – провоцировал).

– Потому что… Не знаю. Захотелось.
– А потом что – перехотелось?
– Нет, не перехотелось. Но вы же ничего не делаете…
– ?!!
– Ну, я же вон легла как надо…
– То есть, у вас с Васильком всегда так: ты легла, он залез, засунул, попрыгал, скатился – и спать?!
– А как еще?

Тудыт–едрит–гибрит–раскудрит!!! Вот это я влип!

Матюкнулся, я видимо, вслух, потому что Люся вдруг скукожилась и полезла в сторону кресла.

– Стоп! Погоди. Давай спокойно разберемся. Как я понял, Василек никогда не пытался доставить тебе удовольствия, и ты даже не знаешь, какое оно бывает. Ваше дело, конечно, и меня не касается. Единственное, что я скажу: я бы мог тебе помочь, но вряд ли это получится за один раз. Нужно будет повторение, и не одно. Ты согласна?

После паузы, еле слышно:

– Согласна.
– Хорошо, но учти: если тебе чему–то удастся научиться, Василек сразу это узнает, потому что поведение твое в постели сильно изменится. Не боишься?
– Да пошел он! Вы не представляете, как я устала…
– Нет! Вот этого не надо – рассказывать мне про вашу семейную жизнь. Пусть она остается за дверями вашей квартиры.
– Хорошо. Извините…
– Ладно. Так учиться начнем сегодня? Или уже поздно, спать пора?
– Давайте начнем сегодня.

И начали. Описать всё нелегко было бы. Пожалуй, вообще даже невозможно! Я рассказывал женщине теорию вопроса, демонстрировал на практике, выпытывал ее ощущения от тех или иных моих действий, просил, а иногда и просто заставлял Люсю делать что–то… Наиболее сложным оказалось уговорить ее прикоснуться к члену. С большим трудом, после четвертой или пятой попытки она рискнула потрогать его, и сразу же отдернула руку.

В конце концов я кое–как немножко разбудил основные ее эрогенные зоны, о существовании которых она, по─моему, даже не подозревала. Не меньше часа моих стараний ушло на то, чтобы Люся начала получать хоть какое–то подобие удовольствия от моих ласк, хоть я изо всех сил старался. Член мой либо совершенно сникал, когда надежда чего–то добиться угасала, то опять поднимал голову, когда, как мне казалось, дело идет на лад.

Скажу сразу – до оргазма довести Люсю в этот раз мне, конечно же, не удалось. И все же она убедилась, что мои ласки пальцами ее груди и, особенно, сосков, оказывается, очень ей приятны. До кунилингуса, естественно дело не дошло, и Люсину расщелину и клитор я обрабатывал только пальцами, но и этого оказалось достаточно, чтобы она поняла: секс – это не только раздвинуть ноги и немного потерпеть, но и определенное удовольствие.

По–видимому, дело шло часам к двум ночи, и пора было прекращать урок.

– Ну что, Люся, немножко приятных ощущений было?

– Да! Конечно!

– Так теперь и я не против получить кое–что…

С этими словами я осторожно уложил женщину на спину, раздвинул ей колени и вошел в хоть и не очень обильно, но все же слегка увлажненную вагину. К моему изумлению, Люся весьма активно начала мне «подмахивать»! Видимо, Василек ее заставлял так делать, но мне было как–то все равно, и я просто эгоистично спешил завершить процесс. Из–за того, что целый час или даже больше я довольно активно общался с голой женщиной, много времени на то, чтобы дойти до финала, мне не потребовалось. Едва не кончив, я на секунду приостановился:

– В тебя можно?!

– Да…

И почти тут же я выплеснул всю радость общения в доверчиво предоставленное в мое распоряжение влагалище.
Собственно говоря, на этом всё и закончилось. Признаюсь, несколько удивило меня одно обстоятельство: после секса Люся, потянувшись к креслу, по–деловому достала из–под своей подушки заранее заготовленный платочек, аккуратно промокнула им сначала себя между ног, потом легкими касаниями – мой член.

Получается, она заранее знала, что должно было произойти, и подготовилась? А я–то изобретал способ спровоцировать ее якобы нечаянно! Раздумывать над этим не хотелось, и я просто какое–то время лежал на спине, а Люся устроилась у меня на плече и уютно сопела. Потом, пожелав спокойной ночи, перебралась на свое спальное место.

Утром мы, не сговариваясь, вели себя так, как будто ничего не было. Конечно, это не очень–то получалось, но каждый из нас исправно отворачивался, когда другой выбирался из–под одеяла или переодевался, и никто ни словом не обмолвился по поводу прошедшей ночи.

День прошел вполне обычно для такого рода командировок – в совещаниях и беготне по кабинетам, а наступивший вечер принес еще один сюрприз. Абсолютно спокойно, как о чем–то вполне обыденном, Люся, забравшаяся ко мне под одеяло уже безо всяких ухищрений с моей стороны, спросила:

– Иван Егорович, а вы когда–нибудь оральным сексом занимались?

– Конечно, а как же!