Лера была зебра. Невысокая, в теле, она надевала чёрно-белые полосатые чулки на подтяжках, чёрные лакированные туфли на шпильке и становилась лицом к трюмо, выгибая спину и оттопыривая округлый пухлый зад. Я брал её сзади, наблюдая в зеркало, как постепенно закатываются её зрачки. Она забывалась и обнажала массивные верхние зубы, которые всегда стыдливо скрывала из-за неправильного прикуса. Пышная грива каштановых волнистых волос рассыпалась по широким, как у пловчихи, плечам, спадая вниз на узкую от природы талию. Вцепившись в бёдра я трахал её что есть мочи так, что у меня начинал болеть лобок. Она брала мою руку и засовывала себе в рот мой указательный палец, видимо, представляя себе, что это член другого мужчины. Я не возражал против таких фантазий. В такие моменты я больше волновался за свой палец, который, попадая в опасное соседство с её зубами, рисковал быть перекушенным пополам в момент достижения Лерой-зеброй наивысшей точки блаженства. Моё дело маленькое ― брать, когда дают, и я брал жадно и усердно.

У Леры были ровные красивые белые зубы. Очень здоровые. Она как-то жаловалась мне на одну пломбочку. Первую в её жизни. Но прикус был неправильный. Верхняя челюсть выдавалась вперёд, и стоило Лере улыбнуться на полную, как обнажались не только её верхние зубы на всю длину, но и бледно-розовые выпуклые дёсны. Она стеснялась этого. Поэтому у неё было две улыбки: одна стеснительная ― «всё под контролем», а другая ― искренняя, естественная. А Лера была хохотушка. Мне ничего не стоило её рассмешить. Смеялась она характерно. Я бы сказал, как лошадь. Правда, я никогда не слышал, чтобы лошади смеялись. Поэтому могу судить лишь по тем не совсем женственным звукам, которые вылетали у неё изо рта, когда она, откровенно говоря, ржала.

Двигалась она тоже всегда виляя задом, как лошадь. Собственно мы так и познакомились. Первое, что я заметил, был её круглый шикарный зад, обтянутый джинсой. Я тогда ещё вспомнил анекдот про хорошие зубы. Мол, с плохими зубами такую попу не наешь. Потом, когда мы познакомились поближе, я этот анекдот не раз вспоминал. Не в слух, конечно, про себя.

Лера любила свои зубы и бережно ухаживала за ними. Я никогда не видел, чтобы человек за раз съедал столько творога. Она вообще была помешана на здоровье. Еду не солила, не ела жареного, постоянно сидела на какой-нибудь странной диете. Покупала, например, лёгкие сухарики для завтрака и мазала на них малиновое варенье. Чай при этом пила без сахара.

Но давала она шикарно, ничего не могу сказать. Приятно, когда женщина покрывается гусиной кожей от возбуждения и бросается на тебя. Её кожа, нежная, как шёлк, мягкая, как попка младенца, смуглая от природы покрывалась сотнями маленьких бугорков, когда Лера входила в раж. Соски вытягивались по стойке смирно, бледно-розовые ареолы вокруг них набухали. В таком состоянии с ней можно было делать всё, что хочешь. Она становилась мягкой и покладистой, как масло. Мысленно я представлял себе, что скачу на лошади, которую сам же недавно и оседлал.

Со Светочкой всё было иначе. Светочка была белочкой. Миниатюрная, рыженькая, с точёным личиком, как у лисички. Я думаю, она соблазнилась на мой рост. Всё-таки миниатюрные девочки заглядываются на высоких парней. Я складывал её в конверт на диване или в кресле, тщательно вылизывал её мохнатую белочку, потом становился сверху и медленно загонял в неё все двадцать сантиметров рыжего счастья. Белочка кряхтела, закусывала нижнюю губку. Мой член наталкивался на что-то упругое. Оставалось ещё сантиметра два-три. Я аккуратно наощупь проталкивал член до конца. Светочка вздрагивала и вся напрягалась. Я замирал над ней. Когда она расслаблялась, я начинал медленно елозить в ней. Ей нравилось глубоко. Я думаю, она меня поэтому и выбрала.

― Как глубоко, ― почти шёпотом сдавленно выдыхала она. ― Ты такой большой там.

Я знал, что в этом деле главное не спешить, чтобы не причинить боль. Она ценила мои усилия и в награду иногда предлагала мне минет. Кто-то внушил ей, что мужчина достигает вершины блаженства, когда девушка делает ему минет с окончанием в ротик. Я не возражал, хотя лично мне всегда казалось, что это я должен обслуживать мой зоопарк, а не наоборот. Я ложился на спину, разводил ноги на ширину плеч, чтобы белочка не забывала про орешки, и начинал получать удовольствие в одностороннем порядке. Светочка старалась. Она садилась сбоку на коленки в позе эмбриона, обхватывала мой член двумя руками и насаживала свой маленький ротик на головку, Мне не составляло особого труда одновременно гладить её мохнатого зверька, засовывать туда пальчики. Забавно, но её раздражали мои попытки ласкать её, когда она делала мне минет. Это потом я догадался, что она хочет сконцентрироваться на чём-то одном. Ей было важно доставить мне удовольствие, а не получить удовольствие самой.

Но минет у неё получался не ахти какой. В этом была и моя вина. Чтобы кончить мне мало лёгких фрикций и круговых движений язычком по головке. Я пытался ей помочь: брал член двумя пальцами и начинал подрачивать. Она смотрела, вроде училась, потом пробовала сама, но каждый раз причиняла мне лёгкую боль по неосторожности: то зубками цепанёт, то нежную кожицу на члене потянет, то лобковые волосики. В общем, я старался не мучить её долго. Брал это дело в свои руки. Доводил себя до предоргазменного состояния и оставлял ей возможность завершить начатое. Она жмурилась, старательно проглатывая содержимое моих яичек, потом ложилась рядом с закрытыми глазами, осоловевшая от такого количества спермы. Тёмно-рыжие волнистые волосы рассыпались под ней на подушке. В этот момент я должен был выразить ей бесконечную благодарность. Я подыгрывал и покрывал её тело нежными поцелуями. Начиная с бурого заросшего лобка, поднимаясь вверх мимо детских сосочков к нежным розовым губкам.

Через пять минут белочка Светочка приходила в себя, накидывала махровый халатик, засовывала ножки в забавные вязаные тапочки с меховыми помпонами и скакала на кухню. Она почти всегда так двигалась: то в лифт заскочит, то по плечу хлопнет и с визгом отпрыгнет в сторону. Ходить вообще без подскоков и притопов не умела. Днём скакала по квартире напевая какую-нибудь весёлую песенку, ночью запрыгивала на меня и скакала как ненормальная сверху, пока я не хватал её за костлявую попу и не начинал молотить снизу. Тогда она сразу успокаивалась, вспоминая, кто из нас смотритель.

Но труднее всего было с Дашей, Львом по гороскопу, львицей по жизни. Невысокая, с пышными прямыми русыми волосами, бледно-голубыми глазами, абсолютно правильными идеальными чертами лица, точёной обольстительной фигуркой, она не только двигалась, но даже рычала, как большая кошка. Чуть что не так скажешь или сделаешь, сразу рычит. Так ей больно и вот так тоже. Я аккуратно удовлетворял её сзади. Она выгибала спину, скребла длинными острыми, как скальпель, ногтями по простыне, шипела в момент достижения оргазма. Львица ― королева зверей. Она пользовалась мной по своему усмотрению.

Демонстрировала меня, например, своим подругам: «Вот, смотрите, я тоже не одинока. Этот прелестный экземпляр мужского пола поклоняется гению моей красоты». Учила меня правильно ухаживать за дамой.



Я присматривал за ней: перед случкой, всегда кормил свежим мясом в виде скромного подарка. Предусмотрительно исчезал на несколько дней, когда у Дарьи-львицы начиналась течка. Возвращался к клетке с живым кроликом (букетом свежих цветов). Сквозь прутья она вытягивала мой член из трусов, массировала его рукой, пока он не становился твёрдым. Далее была моя очередь. Я должен был поцелуями завести её, иногда это длилось до десяти минут. Мой член снова становился вялым, но я не унывал. Мне нужно было обслужить царицу зверей. В нужный момент я быстренько помогал себе рукой и вводил уже эрегированный член в тёплую пушистую киску. Даша мурлыкала, томно закрывала глаза, больно царапала мне спину своими острыми, как бритва, когтями.

Я трудился в зоопарке с утра до вечера, без выходных и особенно по праздникам. Днём во время обеда я заскакивал в вольер к Лере-зебре, хватал седло, и мы весело скакали по кругу, пока не сваливались от изнеможения. Я натягивал трусы и бежал на работу. После работы я выгуливал Дарью-львицу. Когда она мурлыкала, а не рычала, я понимал это, как сигнал к спариванию. Мы возвращались к ней в клетку, она ложилась в позу сфинкса, я пристраивался сзади и обслуживал царицу зверей. Она фыркала, огрызалась, иногда кусалась и царапалась. После этого мне разрешалось, мастурбируя, аккуратно кончить на пушистый животик. Вся сперма должна была остаться в районе пупка. Я бежал в туалет, отматывал кусок туалетной бумаги и возвращался назад. Собирал сперму в бумагу и нёс всё это в мусорку. После этого львица Даша любила понежиться в ласковых объятиях смотрителя. Я косился на часы, она делала вид, что недовольно мяукает, но не возражала, когда я, подскочив, напяливал трусы и бежал к следующей клетке. Светочка-белочка жила одна в однокомнатной квартирке умершей бабушки. У белочки я оставался на ночь. Под весёлую музыку мы скакали, как мишки Гамми, весь вечер и всё утро.

Утром я с сожалением нюхал трусы, понимая, что они теряют свежесть быстрее, чем носки. И всё повторялось вновь, может быть, в несколько иной последовательности. Я понимал, что мой зоопарк не резиновый и не может приютить всех обездоленных представителей дикого царства, но всё равно посматривал предложения на рынке.

Проблемы начались под Новый год, когда Лера-зебра захотела встретить Новый год в Вильнюсе, Светочка-белочка у себя дома, а Дарья-львица в ночном клубе. Новый год, для тех, кто не знает, нельзя перенести или отложить на потом. Его нужно встречать здесь и сейчас в жарких объятиях любимого смотрителя. Хорошо, что есть родители, братья-сёстры. Они ― семья, встречать с ними Новый год ― это святое. В тот Новый год я, наконец, понял, насколько это важно.

Думаю, Лера-зебра немного обиделась, когда я объяснил ей ситуацию и не предложил прийти на Новый год в гости к моим родителям, потому что те, якобы, не любят гостей. К гостям нужен особый подход, а своих можно и оливье покормить. Лерочка-зеброчка сделала мне прощальный минет (у неё как раз была течка), и грустная поехала с большой спортивной сумкой к родителям в другой город. Я даже проводить её тогда не успел, так мне нужно было бежать на работу.

Светочка-белочка тоже восприняла мои аргументы без энтузиазма. Сказала, что в таком случае будет встречать Новый год с подругой. Родители Светочки развелись, и дружной семьи у Светочки как таковой не было. Помню, как она вяло плелась за мной по коридору, когда я уходил.

Но больше всего меня удивила реакции Дарьи-львицы. Я думал, она даже ухом не поведёт, а она легла плашмя на кровать, поверженная, и расплакалась. В первый раз я видел, как царица зверей плачет. Я попытался утешить её, но она попросила не трогать её. Начала плести всякую чушь про то, что никто её не любит, что она никогда не выйдет замуж, что она некрасивая. Я решил, что действительно лучше не трогать её в такой момент, и тихо смотался.

Это был самый невесёлый Новый год в моей жизни. Я скучал по зоопарку. Два дня до и неделю после мне нечем было заняться. Звонки в клетки не приносили никаких результатов. Только к середине января основной инстинкт возобладал над эмоциями, и наши встречи возобновились.

В начале февраля я заболел. Валялся первый день у себя на квартире, а потом, когда температура спала до 37 с половиной, переместился к родителям. Мама обещала позаботиться обо мне. Утром она покормила меня и ушла на работу. К обеду температура опять начала подниматься. А тут ещё, как назло, 14 февраля ― день любителей зверюшек. Утром я отзвонился по зоопарку, поздравил всех, попросил не беспокоиться и лежал себе спокойно до вечера, пока не пришла мама. Температура залезла уже под 39, мама начала давать мне жаропонижающие таблетки. И вдруг слышим звонок.

― Кто бы это мог быть? ― говорит мама. ― Пойду схожу посмотрю.

Отец уехал в командировку, брат жил отдельно, поэтому мы никого особо не ждали. Разве что соседка могла зайти.

Мама пустила гостя в квартиру. Проходите ― разувайтесь. Я лежу, думаю, врач что ли пришла. Хоть мы и не вызывали.

И тут в комнату входит Лерка. В твидовой юбке, кофточке вязаной, белых шерстяных колготках ― принарядилась. На улице минус двадцать пять, а она через весь город после работы попёрла. Остановилась в дверях, мамы моей стесняется, в руках пакет с фруктами мнёт.

А мама сразу всё смекнула:

― Сейчас я вам чай поставлю, ― и на кухню убежала.

― Ну как ты? ― Лера подошла ко мне с виноватым беспомощным взглядом и села на край кровати. ― Я тебе фруктов принесла.

― Спасибо, ― у меня горло уже третий день адски болело. Я говорить вообще почти не мог. Только хрипеть.

― Вот, ― она спохватилась. ― Леденцы от боли в горле, ― она быстро открыла новую коробочку и дала мне леденец. В пакетике ещё свежий чек лежал.

― Как ты меня нашла? ― прошипел я.

― На работу тебе позвонила.

Мы говорили ещё о чём-то с ней, когда в дверь снова позвонили. Через минуту кто-то шустро заскочил в квартиру, поздоровался с мамой, скинул пуховичок и поскакал по коридору к залу. У меня всё внутри сжалось. В зал осторожно вошла Света. В руках у неё тоже был пакет.

― Лера, это Света. Света, это Лера, ― прохрипел я. Девчонки удивлённо переглянулись.

Снова звонок. Даша была единственная, кто в то утро сразу выразил желание проведать меня. Я не говорил ей адрес родителей, надеялся, что она припрётся на мою съёмную квартиру, убедится, что меня нет дома, и поедет назад несолоно хлебавши. Но теперь я уже не сомневался, что это она.

Света и Лера тем временем начали обсуждать, что лучше пить при боли в горле. Света привезла какие-то травы. Они пошли на кухню, чтобы заварить их. Ещё через минуту в дверях появилась Даша. Тоже грустная и с пакетом. С кухни вышли Света и Лера посмотреть, кто пришёл.

Когда у тебя высокая температура, то тебе в принципе всё становится безразличным. Я готов был к самому худшему: к истерикам, слезам, битью посуды. Но всё прошло как-то мирно. Помню, прибежала мама и позвала всех пить чай. Кроме меня, конечно же. Мне чай обещали принести в постель.

Потом я лежал, ждал свой чай и слушал, как они оживлённо болтают о чём-то на кухне. Полчаса, не меньше. А мне безумно хотелось узнать, о чём же они там говорят. Потом двери хлопнули, кто-то вышел и через пятнадцать минут вернулся назад. Девушки начали собираться, ко мне уже заходить не стали, попрощались только с мамой и так гурьбой весёлые и ушли.

А я лежал в зале и думал о том, как же всё скверно обернулось.

Пришла мама с чаем, поставила его рядом на столе и спросила:

― Андрюша, а что-то девочки тебе на столе качан капусты оставили. Для горла, наверное, сок капустный помогает. Может, подавить тебе сейчас?