Бывшая однокурсница мамы Людмила была невысокой, худенькой, материного возраста, красивой женщиной с очень пышным, непропорционально большим, соблазнительным бюстом в чёрном, сильно декольтированном бюстгальтере под тонкой, полупрозрачной марлевой кофточкой.

Со спины она сильно походила на нескладную девочку-подростка, и это мне в ней очень понравилось. И ещё, конечно же, – груди, вздымающиеся огромными буграми под тонкой тканью, на которые я просто засмотрелся, как загипнотизированный, здороваясь с тётей Людой в прихожей.

Людмила очень обрадовалась нашему приезду, сейчас же принялась по-хозяйски торопливо хлопотать на кухне, готовя угощение для гостей. Впрочем, всё было, видимо, уже приготовлено заранее, требовалось только разложить кушанья по тарелкам и красиво расставить в зале на круглом столе.
Подруги сейчас же занялись в кухне своими делами, а я остался скучать в одиночестве в зале перед телевизором.

Мама, заметно смущаясь и прикрывая рукой пятна на груди, попросила у Людмилы какой-нибудь домашний халатик. Объяснила торопливо и путано:

– Ты представляешь, Людочка, зашли в парке с Павликом в кафе, взяли мороженного в чашечках, – я, как на грех, и обляпалась. Можно я простирну у тебя блузку и юбку?

– Конечно, Зая, зачем спрашиваешь, – ответила хозяйка. Маму звали Зоя, но подруга почему-то называла её ласково «Заей», и маме это очень нравилось. Сама она, по давней институтской привычке, называла тётю Люду «Люсей».

Сбегав в зал, Людмила достала маме из шифоньера халат. – Вот возьми, переоденься… А то, давай я сама застираю. Что ты будешь возиться?

– Нет, нет, я сама, и не вздумай, – испугалась мама и тут же юркнула в ванную.

Я в этот момент тоже вышел из зала. Мне как всегда «приспичило» в туалет... Я знал, что мама не имеет привычки запирать ванну. Так оно было и в этот раз. Скользнув любопытным взглядом по довольно широкой щели между дверью и косяком, я увидел гибкую и стройную, немного полноватую фигуру переодевающейся мамы. Она стояла ко мне боком в тесном, очень открытом красном кружевном лифчике, из которого бугром, как поднявшееся в квашне тесто, выпирала её крупная, молочно-белая, красивая грудь, и в крохотных девчоночьих – бежевого цвета – трусиках-стрингах.

На её крутой, эротически изогнутой, соблазнительной талии была видна только узенькая светлая резиночка и часть маленького лоскутка на выпуклом лобке. Огромная, овалообразная половинка маминой попы вообще оставалась открытой, от чего казалось, что мама совершенно голая.

Она сейчас же взглянула в мою сторону, встретилась глазами с моим взглядом, недовольно нахмурилась, погрозила сердито кулачком. Я с недвусмысленной улыбочкой послал ей дурацкий воздушный поцелуй и продолжал нахально рассматривать раздетую маму, ожидая, что она, ради меня, снимет ещё что-нибудь. Глазами я умолял её продолжить «стриптиз» в ванной, и беззвучно – одними, пересохшими враз, губами – шептал, что я её безумно люблю и хочу…

Мама сжалилась надо мной и быстро смахнула с бёдер свои модные трусики, оставшись в одном бюстгальтере. Покрасовавшись передо мной передом, она отвернулась, склонилась над ванной, в которую журчала вода из крана, повертела, как бы поддразнивая меня, огромной, белой попой. Принялась стирать свои вещи.

Я, вдоволь налюбовавшись обнажённой мамой и боясь привлечь внимание тёти Люды, решительно зашёл в туалет. Сексуальная фигура мамы в красном кружевном лифчике, снимающая малюсенькие блядские стринги, продолжала стоять перед моими глазами, как отпечатанная. Пописав в унитаз, я машинально стал массировать пальцами свой набрякший уже член. Он тут же встал и мне захотелось дрочить. Одного-единственного раза, когда я недавно спустил на маму за гаражами, мне было, конечно же, недостаточно. Пикантность ситуации дополнялась ещё и тем, что я онанирую в квартире незнакомой красивой женщины, маминой институтской подруги.

Я неожиданно подумал о тёте Люде, об её невообразимо больших, соблазнительно-отвислых и, вероятно, очень мягких сиськах. Мне остро захотелось пощупать их, помять в пальцах коричневые соски, прикоснуться к ним губами, пососать. От грудей мои фантазии переключились к стройным ножкам тёти Люды. Я представил, как я их с упоением целую, стоя голый на коленях перед маленькой женщиной. Поднимаюсь губами всё выше и выше по внутренней стороне ноги. Ныряю под юбку, оказавшись в сладостном интимном полумраке, чувствуя одуряюще вожделенный запах её сочной, перезрелой, взрослой пизды.

Пизда тёти Люды, вероятно, чем-то отличается от маминой… Может быть, размерами, может, формой половых губ и клитора, может, запахом, может, цветом волосни. Я никогда ещё не лизал пизду другой женщины, хоть очень хотелось! И вот сейчас, я мысленно наслаждался пиздой тёти Люды. С дрожью в пальцах, которыми мял и ласкал свой хуй, представлял, как разглядываю прозрачные кружева на кокетливых женских трусиках, прикрывающих, как у мамы, лишь лобок и промежность. Прикасаюсь губами к этому остро пахнущему женщиной-самкой, запретному лоскутку и принимаюсь страстно вылизывать его языком. Оттягиваю трепещущими пальцами ткань стрингов в сторону…

Увлёкшись, я сам не заметил, как начал реально дрочить, похотливо сопя и постанывая, корчась в замысловатых эротических конвульсиях, сжимая правой рукой свой вставший в полную длину хуй, а левой – до боли оттягивая вниз яйца: так становилось ещё приятнее. Помимо этого, я периодически крепко сжимал пальцами яйца вверху, в месте соединения кожаного мешочка со стволом члена. От этого тоже усиливался кайф, а член поднимался торчком ещё выше.

И, наконец, в какой-то момент я бросил манипулировать мошонкой, густо послюнявил указательный палец левой руки, обильно увлажнил слюной анальную дырочку в свой жопе и осторожно ввёл туда палец. Он на время заменил мне чужой хуй, который я тоже мечтал когда-нибудь ощутить в своей попе. Но пока обходился пальцем. От проникновения его в очко, новая волна острого удовольствия просто захлестнула меня, и я беззвучно кричал, чувствуя, как стремительно приближается пик высшего наслаждения.

Неожиданно в дверь тихо постучали, и послышался встревоженный голос мамы:

– Павлик, ты что там делаешь? Почему так долго? С кем ты там разговариваешь? Открой сейчас же!

Я не довёл ещё себя до полного экстаза и исступления, когда становится безразлично всё на свете. Испугался, что она своими глупыми, неуместными вопросами привлечёт внимание тёти Люды, прекратил дрочить и с сожалением спрятал член в штаны. Стоящий прямым колом, – он не помещался в трусах, бугром оттопыривал впереди джинсы. Я решил, что так мама быстрее что-нибудь придумает и даст мне… Нажав на большую белую кнопку в сливном бачке, смыл за собой и вышел из туалета.

– Сынок, с тобой всё в порядке, ты не болен? – подозрительно оглядела мою красную, возбуждённую физиономию мама. Скользнула глазами вниз, увидела специфически выпирающийся холм на джинсах и сразу всё поняла.

– Опять?!. – гневно полыхнула по мне рассерженным взглядом.

Я сжался, признавая свою вину, потупил глаза и опустил руки, как школьник, не выучивший урок.

– Иди в зал, онанист, – прошипела мама сердито, делая страшные глаза. – Сядь в кресло и прикройся чем-нибудь, чтобы Людмила ни о чём не догадалась. И не вздумай ко мне при ней приставать… Засеку!
От её откровенных слов, произнесённых как бы в унисон с моими недавними фантазиями в сортире, мне наоборот ещё сильнее захотелось «приставать»… К ней или к тёте Люде, мне уже было всё равно… Я виновато взглянул в сторону кухни, где хозяйка, что-то вполголоса весело напевая, готовила ужин, и поплёлся в зал досматривать телевизор. Мама пошла помогать подруге.

Я пощёлкал кнопками пульта дистанционного управления, ничего интересного для себя не нашёл, оставил какой-то криминальный сериал, который сейчас же сменился длинной, нудной и бестолковой рекламой нижнего женского белья. Разглядывая образцы, я неожиданно загорелся: мысленно примерил одни, наиболее понравившиеся мне трусики сначала на маму, потом на тётю Люду. Член мой возбудился ещё сильнее, сладко заныл, зачесался. Яички набрякли и отяжелели. Фантазируя, я примерил увиденные на экране голубенькие, в замысловатых завитушках и бантиках, крохотные стринги из модной сезонной коллекции, на себя, и мгновенно поплыл в потоке виртуального сексуального кайфа.

Чтобы не заметно было моего вставшего писюна, предусмотрительно закинул ногу за ногу.
Вошла мама, посмотрела подозрительно на меня, потом на экран. Всё поняла, метнувшись ко мне, сердито вырвала пульт из моей руки и переключила канал. На экране совершенно обнажённая женщина целовалась в постели с таким же обнажённым мужчиной. По комнате разнеслись похотливые стоны и бессвязный любовный лепет. Мама сейчас же щёлкнула кнопкой, снова переключая канал, и попала на реалити-шоу «Дом-2» с ведущей Ксенией Собчак. Рассвирепев, мама совсем выключила «голубой ящик» и швырнула пульт на диван.

– Сиди так, там всё равно нечего смотреть! – гневно сказала она и вновь удалилась в кухню.

– И что ты так с ним нянчишься? – вопросительно взглянула на маму Людмила. – Прямо шагу не даёшь ступить пацану самостоятельно. Смотри, вырастет он у тебя маменьким сынком.

– Он и без того чересчур уж самостоятельный, – ответила мама. – В таком возрасте за детьми глаз да глаз нужен. Того и гляди – с правильного пути собьётся, на кривую дорожку станет. Беды после не оберёшься.

– Ну твой, я гляжу, ничего парень. Послушный, – сказала Людмила, нарезая салат. – Учится хорошо?

– Хорошист, – похвасталась мама.

До меня долетали обрывки их разговора, но мне это было не интересно. Обыкновенная скучная кухонная болтовня взрослых… Вот если бы они заговорили о сэксе или о своих тайных женских делах… Как будто уловив мои мысли, тётя Люда повела речь и об этом. Я, затаив дыхание, прислушался.

– Онанистов сейчас много развелось, – говорила тётя Люда. – Недавно иду поздно вечером с работы мимо гаражей. А там у нас место глухое, пустырь и деревья с густым кустарником. Летом в кустах бомжы живут, ходить страшно… Только я – подходить, смотрю, выныривает парень из-за деревьев: брюки до колен спущены, и правой рукой за «перец» свой держится, а он у него, поверишь, – как палка всё одно вытянулся. И парень по нему рукой – туда-сюда, туда-сюда. Дрочит, значит, сама понимаешь…

– На тебя? – вспыхнула вопросом мама.

– А на кого же ещё? Больше кругом – ни души. Мёртво! – кивнула тётя Люда.

– Ну а ты что? – спросила мама, прожёвывая кусочек сырой морковки, которую крошила для пережарки.

– Я испугалась. Шумлю ему: «Отойди, пакость, не то кирпичом запущу!» А он: «Запусти!» – и продолжает наяривать…

– Онанисты, они не опасные, это не маньяки, – уверенно поделилась своими соображениями мама. – Онанист никогда не насилует. Так подрочит, спустит тебе вслед и убежит… Иной раз даже занимательно: сморишь прямо на него, а он мастурбирует. Они для того и выходят, – чтобы на них смотрели. Когда баба смотрит, как он дрочит, – ему ещё больший кейф.

– А ты тоже, наверно, их видела? – спросила тётя Люда.

– А кто их не видел, – удивлённо пожала плечами мама. – У них возраст сейчас такой, что на бабу тянет. Это я про молодых толкую, которым лет по четырнадцать, как моему Павлику. Они б и от девчонки не отказались, только тем ещё нельзя. А пацаны не опытные, у взрослых баб попросить не могут, вот и занимаются рукоблудием.

– Не скажи, Зая, – покачала головой тётя Люда, – некоторые очень даже могут!.. Соберутся бандой человек пять-шесть, и бродят по рощам и пустырям, приключений себе на одно место ищут… Я почему испугалась в тот раз, думала: а ну он не один?! Выскочит сейчас из-за гаражей вся банда, накинутся разом, наземь повалят, подол выше головы задерут и изнасилуют.

– А тебе-то, одинокой, не всё ли равно? – презрительно фыркнула мама и похотливо хихикнула. – Удовольствие ведь и при насилии наша сестра получает. Да ещё какое!

– Всё бы ничего, а вдруг ножиком пырнут? – возразила тётя Люда.

– А ты найди такого, чтобы не пырнул, – многозначительно посоветовала мама. – Тебе сколько уже?

– Сорок уже, а то ты не знаешь.

– А-а, ты же на восемь месяцев меня старше, – вспомнила мама. – Мне только тридцать девять. Да ведь и это, подруженька, не возраст. Есть и в пятьдесят – двадцатилетних хахалей себе находят.



– Ну ты скажешь тоже, – не поверила тётя Люда.

– А что тут такого? – пожала плечами мама. – Я же говорю, что сами они, малолетки особенно, бабу найти себе не могут. А в штанах стоит… Вот наша сестра и пользуется моментом, обучает нехитрой науке молодёжь. Мне одна моя хорошая знакомая, тоже, кстати, одинокая, как и ты, хвалилась как-то, что с пятнадцатилетним школьником живёт. А самой ей знаешь сколько? Пятьдесят четыре!

– И не стыдно ей, старой шалаве? – укоризненно произнесла тётя Люда, но по голосу было слышно, что сообщение её взволновало.

Подслушивая их разговор, я просто изнывал от полового желания. Мамины намёки я воспринял в свой адрес и возбудился ещё сильнее. Мне хотелось сейчас трахнуть маму, сорокалетнюю тётю Люду, великовозрастную мамину знакомую… даже – того гаражного онаниста, о котором только что рассказывала тётя Люда. А ещё мне страшно захотелось взять его вставший писюн в свой рот. Он, конечно же, не откажется дать мне его. Вот только, где мне найти этого онаниста?

«А ведь тётя Люда говорила о тех самых гаражах, за которыми мама недавно дрочила мой хуй, – подумал вдруг я, и загорелся ещё сильнее. – Она бы, как всегда, подставила мне свою попку, чтобы я выебал её в очко, если бы позволило место. Эх, жаль, что я так быстро кончил! И угораздило меня испачкать сдрочкой её юбку и кофточку… Но с другой стороны, получить ремнём по голой жопе тоже приятно. Особенно, если это, как сегодня, происходит на улице, бьёт – собственная мама, а ты перед ней – без штанов».

Я подумал: а что, если бы я сам, к примеру, постегал как-нибудь ремешком голую маму по большой, мягкой заднице? От этой мысли член в трусах вытянулся ещё больше, чутко реагируя на всё виртуальные эротические картинки в моей голове. Я тут же представил другую сцену, что хлещу тонким прутом в роще за гаражами тётю Люду. Она стоит, крепко привязанная мной к стволу толстого дерева, на ней нет никакой одежды. Она поминутно дёргается, извивается всем телом и громко кричит, а я безжалостно секу её по голой спине и маленькой девчоночьей попе.

От всех этих запретных, сладостных мыслей мне опять стало невыносимо приятно. Член и не думал ложиться, предательски выпирая впереди огромным бугром, я маялся и чуть ли не в открытую дрочил его через джинсы.

Между тем, мама с тётей Людой приготовили ужин, и стали носить из кухни на стол в зале тарелки с холодными закусками, салатницы с овощами и аппетитно пахнущей селёдкой, дымящиеся горячие блюда.

– Помоги дамам, Павлуша! Что сидишь? – попросила ни о чём не подозревающая тётя Люда.

Мамы в этот момент в зале не было. Я быстро встал и, ничем не прикрываясь, направился к хозяйке. Она, едва взглянув на мои штаны, невольно ойкнула и всё поняла. Смущённо спрятав глаза, она зарделась, порозовела лицом, поспешила выскользнуть побыстрее из зала. Я, чуть ли не наступая ей на пятки, пошёл следом. Встретившаяся по дороге, в узком коридорчике, мама удивлённо на нас взглянула, но ничего не сказала. Не подала вида, что обо всём догадывается. Я, будучи в совершенно дурацком положении, решил наплевать на все приличия, и, когда мы на время остались на кухне одни с тётей Людой, призывно и откровенно взглянул ей в глаза.

Она засмущалась ещё больше, враз задрожавшими руками сунула мне тарелочку с аккуратно нарезанным голландским сыром, сама взяла бокалы и бутылку красного марочного вина. На обратном пути рассерженная мама хорошо рассмотрела мой по сумасшедшему стоявший под джинсами член, сильно взволнованную, возбуждённую тётю Люду, и заподозрила чёрт знает что… Ей показалось, что между нами в кухне что-то было… Что я, может быть, трогал тётю Люду за попу, или поцеловал её.

Подозрительная, – она думала, что я теперь способен на всё, а свою похотливую разнузданность распространяла и на других женщин. В ней взыграла ревнивая собственница, и она стала смотреть на свою подругу, как на хищную стерву и свою соперницу, способную покуситься на её «лакомый кусочек», потому что и сама всегда поступала точно так же.

Когда сели за стол, она демонстративно усадила меня возле себя, напротив Людмилы. Была она всё в том же коротеньком тёти Людином халатике, и я тут же незаметно положил горячую ладонь на её полную ляжку. Мы, чокнувшись, выпили по бокалу красного, ароматного, сладкого вина. Хорошо закусили, утоляя первый голод. Тётя Люда пододвинула нам тарелки с горячим. Во время ужина почти не разговаривали. Только мама с тётей Людой перебрасывались редкими, мало значащими фразами, да то и дело произносили дурацкие тосты.

После третьего бокала я заметно опьянел и всё чаще откровенно запускал руку маме под халатик. Она была теперь в миниатюрных, узких с обеих сторон, хлопчатобумажных трусиках – «тангах», видимо, одолженных на время хозяйкой. Тётя Люда, казалось, ничего не замечала, мне же хорошо было видно, как мамины глаза покрывались затаённой сладостной поволокой, когда мои пальцы нежно поглаживали её киску через тонкую ткань трусиков, или смело ныряли под резиночку… Совершив этот дерзкий манёвр, я незаметно подносил пальцы к носу и с наслаждением вдыхал специфический, селёдочный запах женского, размякшего от возбуждения влагалища.

Маму тоже ощутимо развезло от выпитого, – она стала весёлой, развязной и говорливой: щебетала без умолку обо всём подряд. Тётя Люда не успевала подливать ей вина. Когда закончилась одна бутылка, хозяйка предусмотрительно поставила на стол ещё одну – белого. Подруги продолжали пить и разговаривать о своём. Мне тоже перепадало вина, так что я уже почувствовал сильное головокружение, а перед глазами – туман.

Прикончив вторую бутылку марочного, мы все расслабились ещё больше. Я не только засовывал руку маме в трусики, но взял её руку и положил на свой стоявший хуй. Мама сейчас же принялась его мять и массировать через джинсы. Я слегка заёрзал задом, заскрипел стулом, помертвел лицом от невыносимого удовольствия. Глаза мои сильно расширились и загорелись внутренним похотливым огнём.

Я стал ритмично тереть и перебирать пальцами мамин взбухший от полового желания клитор. Мама приоткрыла рот, словно собиралась глубоко вздохнуть, но, опомнившись, вновь его закрыла, крепко сомкнула губы, чтобы не вскрикнуть от удовольствия, густо покраснела лицом, понимая, что тётя Люда смотрит на нас уже другими глазами и обо всём догадывается.

Ситуация была патовая. Я не знал, что делать и уже почти в открытую дрочил мамину пизду, а она – мой хуй. Тётя Люда чувствовала себя третьей лишней. Она жалобно смотрела то на меня, то на маму, и лицо её кривила гримаса невыносимой муки, как будто ей предстояло вырвать больной зуб. Наконец, встрепенувшись, будто что-то вспомнив, тётя Люда стремительно вскочила из-за стола.

– Ой, Зая, я ведь совсем забыла! Меня соседка с третьего этажа просила зайти зачем-то… Я сейчас… Не скучайте тут без меня.

С этими словами тётя Люда накинула шерстяную кофточку и, стыдливо пряча глаза, прямо в комнатных тапочках торопливо выпорхнула из квартиры. Когда за ней хлопнула дверь и звонко защёлкнулся английский замок, я тоже встал из-за стола и потянул маму в спальню.

– Гадкий, противный мальчишка! Что ты, Павлик, со мной делаешь? – простонала мама в отчаянии, покорно идя вслед за мной.

– Ну мамочка, ну, пожалуйста, я по быстрому, – взмолился я, стаскивая на ходу джинсы вместе с трусами и надрачивая и без того стоявший вертикально, красный, налитый кровью член с синеватой шляпкой большой залупы.

Мама тоже сбросила на тёти Людин диван халатик, бюстгальтер снимать не стала. Кокетливо спустила двумя пальчиками маленькие чёрные трусики «танги», от одного вида которых я просто сходил с ума. Я ещё пуще набросился на свой хуй, с темпераментом изголодавшегося по виду женского обнажённого тела онаниста дроча его правой, повлажневшей рукой. Буквально пожирая маму глазами, я онанировал, как заведённый.

Мне даже не хотелось сейчас ебать её, потому что в пизду мама всё равно мне не даст, опасаясь подзалететь, а чтобы трахнуть в попу, нужно было предварительно ещё её уломать, а потом долго приноравливаться, целовать мамины ягодицы, вылизывать дряблую слизистую пизду и крупное коричневое очко, смачивать его слюной и разрабатывать вначале тугую удавку отверстия пальцами.

Любуясь, как я дрочу хуй, мама тоже просунула руку между своих полных, похожих на белые свиные окорока, ляжек и потёрла промежность. Повернув меня спиной, пощупала всё ещё красные, исполосованные ремнём ягодицы.

– Павлик, тебе за гаражами, когда я тебя била, было очень больно? – участливо, с нотками глубокого раскаяния в голосе, спросила мама.

– Да, мамочка, но я терпел, – признался я. – Я ведь тебя очень сильно люблю! И хочу тебя постоянно…

– Родненький мой сыночек, прости меня, – пьяно всхлипнула вдруг мама, повалилась передо мной на колени, схватила рукой торчащую палку члена и мгновенно погрузила его в свой рот.

Она никогда ещё до этого не сосала у меня и я, затаив дыхание от восторга, замер, боясь пошевелиться. Пьяная мама отсасывала умело, было видно, что она часто проделывала это со взрослыми мужчинами, иначе – откуда бы взяться такому опыту. Правда, в самом начале наших с ней любовных отношений, я засунул ей в рот свой вставший хуй и даже кончил в неё, но это не в счёт.

Мама сосала, пока я не излился бурно прямо в её горло. Она всё проглотила, закрыв от удовольствия глаза, почмокала большими, влажными губами, высасывая последние капли спермы; облизала широким, тёплым, как у собаки, языком мешочек с моими яйцами. Я, наклонившись, с благодарностью поцеловал её растрёпанные волосы на макушке.

– Павлик, если не брезгуешь, поцелуй меня, пожалуйста, в губы, – отчего-то потупясь, смущённо попросила мама. Выпив, она стала очень сентиментальной и застенчивой, хотя у других, зачастую, бывает совсем наоборот.

Я с готовностью исполнил её просьбу, поцеловав взасос. Она обняла меня и целовала минут пять, не отрываясь, крепко прижав к себе. Так, что я чуть не задохнулся в её жарких объятиях, дышал через нос и ласкал своим языком мамин язык.

Ей в эту минуту опять что-то взбрело в голову, она оторвалась от моего рта, развернула задом, вынудила наклониться, раздвинула пальцами половинки моей попы и стала ласкать языком анальную дырочку. Я застонал, забился в её руках пойманной в силок птицей. Мама жадно вылизала тёмно-коричневый узелок моего анала, до такой степени увлажнив его языком, что потекло на пол, смочила слюной свой указательный и средний пальцы, быстро – осторожными вращательными движениями – ввела их в мою попу. Стала энергично трахать меня ими, не забывая другой рукой раздражать сморщенный, обмякший после минета член.

Я попросил её лечь на спину и продолжать трахать меня пальцами. Она так и сделала. Сам я крепко обхватил руками её толстые мягкие ляжки, широко развёл в стороны, так что раскрылась жемчужная раковина её пизды, утопил до основания язык в красной, горячей и вязкой мякоти. Мама взвизгнула от удовольствия, задёргалась в моих руках, темпераментно заёрзала попой. Пальцы она вытащила, но её губы и язык продолжили неистово ласкать мою заднюю дырочку, как будто это была величайшая драгоценность.

Мама снова довела меня до безумного исступления, а мой успокоившийся было член – до сумасшедшей эрекции. Вылизав до стерильной чистоты мой анус, она встала на четвереньки, повернулась ко мне попой, пальцами широко развела в стороны мясистые ягодицы. Я понял, чего она хочет, и сейчас же метко воткнул в её попу свой хуй. Мама громко ойкнула, дёрнулась всем телом, тут же расслабилась, ловя кайф. Я старался вовсю, чтобы доставить ей максимум удовольствия. Работал членом в маминой огромной попе в бешеном темпе, трахал её, аж вспотел и был буквально весь «в мыле».

В конце-концов, я, охнув и расслабившись, конвульсивно, с упоением спустил в её тёплую, податливую, как кисель, попу. Мама тоже кончила, подрочив рукой своё влагалище, напоминающее раскрытые створки красной раковины. Вся рука её была мокрой, из пизды обильно текло, а сама она билась и содрогалась на диване, как умирающая или разбитая параличом. При этом она сжимала зубами покрывало и со стоном раздирала в экстазе пальцами свои большие, отвислые сиськи.

Счастливые и вполне довольные друг другом, мы ещё минут десять целовались и нежно ласкались, барахтаясь на скомканном покрывале дивана. Потом быстро сполоснулись под душем, обмыв гениталии, оделись и, в ожидании возвращения тёти Люды, чинно уселись за стол…